Погас свет 2.

      Сон прервали холод и собака. Руки и ноги мои окоченели, собака языком лизала мои ладони, прижавши сбоку своё костлявое тело, её колотила непрерывная дрожь.

Открывшееся окружение смутило моё сознание. Комната,  в которой я находился, была темноватой и незнакомой.  "Кто оставил дверь отворенной и чья эта дверь?"- были первые вопросы. В это время наружный ветер качнул дверь на петлях и она захлопнулась.
В полумраке  всё было незнакомо, кроме пса, но у меня не было никакого пса.
"Где я? Откуда взялась эта собака?"-
неуклюже и с усилием, опираясь на подлокотники кресла мне удалось встать. "Что это за кресло? У меня нет и не было таких глубоких кресел! Где окна на дорогу?"- я сделал шаг и ощутил чьё-то касание. Мои руки  взлетели, чтобы оттолкнуть препятствие, но неожиданный ужас остановил это движение и окончательно пробудил сознание.
Только что ещё были мысли о том:
"Почему так холодно и темно, ведь недавно проехал школьный автобус, а я готовился поджарить яичницу и набирал воду в чайник из крана?!"

    Абигейл висела передо мной и в прояснившемся сознании росло недоумение:"Как я умудрился уснуть здесь и сколько времени ушло на этот неожиданный сон?"
Овчарка стояла теперь у моих ног не лая и не шевелясь, но дрожь, вываленный язык и шумное дыхание, свидетельствовали о её присутствии.
Тьма становилась плотнее. Ноги понесли меня к выходу. Собака заскулила.
Я заговорил с ней:"Оставайся здесь! Когда рассветёт я вернусь и мы займёмся твоей хозяйкой!"
Тело Абигэйл можно было снять и в темноте. Нож у меня был, а подставку под ноги искать не нужно. Опрокинутый стул лежал неподалёку.  "Вот, что с телом делать в темноте?"-..
   Мой поход за  устрицами начинался засветло, поэтому у меня не было фонаря с собой. Оставлять тело хозяйки на полу в пустом доме, где могут быть мыши и крысы не следовало, но какая разница? От этой мысли дрожь вновь пробрала меня. Абигэйл была очень красивой женщиной. 
Завтра её нужно будет во что-то завернуть и закопать во дворе поглубже,  чтобы зверьё не достало.  "Может быть лучше все-таки снять и завернуть ее сейчас именно в темноте!" Но вот во что же её завернуть? Дома то у меня есть лишние одеяла, спальные мешки, кусок брезента на лодке".

Я отступил от Абигейл и повернулся к двери. Собака опять заскулила. Вспомнив про кусок вяленного мяса в кармане достал его и рискуя пораниться в темноте сумел отрезать острым ножом кусок и дать ей. Жалкая псина с жадностью схватила его, а я пошёл на улицу, но вернулся чтобы наполнить миску водой. Чтобы не искать воду в доме, наполнил миску дождевой из бака на улице. Дверь открылась легко. Снаружи была ранняя ночь,  звезды давали свет и глаза привыкшие к комнатному мраку легко рассмотрели дорожку, калитку, машину и деревья. Проверив дверь за собой я вышел на дорогу.  Собака уже не скулила, но нахлебавшись воды уставилась на меня и не шевелилась.            Ведро с устрицами на дороге исчезло и нож словно сам оказался в моей руке, в другой руке была палка от койотов..
Большое белое ведро нельзя было не увидеть даже в этих условиях. Зверьё утащить его не могло, Джим и Рэнди тоже. Рэнди слишком слаб, а Джим живет слишком далеко, к тому же он никогда не ел устриц. "Хотя, кто его знает в этих обстоятельствах?"- мысль моя зависла, а чутье обострилось:"Это точно не Джим!"
Идя в сторону своего дома старался ступать мягко и сдерживать дыхание. В ветвях у придорожных деревьев, что-то вспорхнуло. Филин? Других звуков и движений поблизости не было,  и хотя койоты изредка завывали вдалеке, ветер стих, поблизости вокруг стояла вязкая тишина, которую нарушало только моё движение.

По пути к дому ничего не произошло, но нащупав рукоять замка я замер, не решаясь войти. Надо было взять с собой эту жалкую псину. Устав стоять и, ничего не услышав, толкнул дверь, но дверь не поддалась.  "Я её не запирал. Возможно её зажало, как и дверь на веранде. Дом потихоньку проседает, но.. "-  дверь резко и без скрипа распахнулась, две мощные руки вылетели оттуда и моё горло сплющили крепкие пальцы, а тяжёлая фигура всем телом навалилась роняя меня через перила крыльца назад.  В агонии я изо всех сил удерживал палку обеими руками. Удар моей спиной пришёлся на вершину дров сваленных здесь в высокую кучу. Тело напавшего перелетело дальше и его голова ударилась о бетонный пол.  Мое горло было теперь свободно, руки по прежнему держали палку, а я, перекатившись, вскочил на ноги и изо всех сил ударил по голове неизвестного. Он сидел на полу упираясь в него руками, чтобы подняться,  но я ударил его ещё и еще. Палка была тяжёлая и стук по голове  отдавался в мои руки. Я не мог остановиться, пока он не растянулся и не затих на бетоне у основания дровяной кучи. Мои руки дрожали, но судорожно удерживали палку.
Когда дыхание восстановилось я потыкал палкой тело лежавшего. Тело не дрогнуло и не пошевелилось. Продолжая стоять некоторое время я смотрел, то на это тёмное тело, то на мрак распахнутой двери. Казалось, что там может быть кто-то ещё. Постепенно жар сменился ознобом и я взял с наружной стены удлинительный кабель, который раньше служил мне для работы с машиной или лодкой на трейлере, чтобы сейчас связать руки и ноги лежавшего. Тело было намного крупнее меня. Поднимая ноги неизвестного в тяжелых башмаках, чтобы подсунуть кабель под них, одна нога расслабленно согнулась в колене, другая судорожно вытянулась. Бросив кабель я вскочил, схватил палку и снова несколько раз ударил лежавшего по голове. Удары были сильными, но глухими. Их смягчала плотная шапка на его голове.
Устав я оперся на палку и уставился на лежавшего. Он не шевелился. Голова была повернута набок, руки, как подломленные, лежали прижатые всем телом к бетону. Взяв палку под мышку снова принялся мотать кабель вокруг ног. В этот раз он ни разу не дернулся. Кабель был длинный, его хватило на десяток витков и несколько узлов. Кроме того, чтобы кабель не растянулся и не расслабился при попытке размотать я сделал несколько витков вокруг самого кабеля между ног, так, что каждая нога оказалась плотно опутана и зажата, как в кандалах.
От усталости, и от сознания, что нападавший сейчас не представляет опасности, страх притупился  я поплёлся в дом. Выставив палку слегка вперёд шагнул через порог.



............








Прошёл, год с тех пор, как все погасло. Рэнди, наверное, умер,  но его собаки не пускают меня в его огороженный, обширный двор. Среди хлама, старых сборных домиков, нескольких лодок на ржавых трейлерах, полутора десятков обездвиженных автомобилей, разнообразных контейнеров беспорядочно размещённых на территории его домовладения за забором раньше бродили несколько коз, ослик, бегали небольшие собачки. Сейчас появились большие псы, остальная живность исчезла. Этих он , наверное, держал в доме.
Джим тоже давно не появлялся, но он, я уверен, жив. Его участок тоже большой и находится далеко в конце Кинг драйв, в самой низине у края каньона прорезанного ручьём Макдональд крик. У него тоже были собаки, с которыми он раньше гулял каждый день выходя на нашу главную дорогу. Эти собаки уже  тогда были старые и больные.
Дважды я пробовал сходить к Виллу в гавань. Первый раз это было через несколько недель после нападения. Тогда у меня серьёзно пострадала  трахея. Невозможно было глотать пищу, громко говорить, а засыпать удавалось только на спине не двигая головой.  Напавшим оказался местный лесоруб Фил. О нем и о его семье мне много рассказывал ветеран Вьетнама Дэйв. Они и в нормальное время занимались незаконной порубкой, не стеснялись проникать на чужие участки, приворовывали имущество и не скрывали свои хорошие связи с окружным шерифом. Именно из-за них Дэйв продал свой дом и уехал в северную Калифорнию.
Фил не дожил у меня до утра. Затащить его в дом моих сил не хватило, а одеяла, которыми я укрыл его не спасли от переохлаждения.
Два дня пришлось потратить на его захоронение. Сначала я тащил его на брезенте по дороге до открытой местности под высоковольтной линией электропередачи. Там, на краю крутого склона переходящего внизу в каньон Фултон крик, вырыл глубокую могилу. В день захоронения койоты разгрызли брезент и добрались до тела Фила. Пришлось разогнать их несколькими выстрелами, а могилу обложить камнями и большими обломками веток опавших со старых деревьев.
Абигейл похоронил во дворе её дома. Чтобы её могилу не разрыли звери пришлось разобрать дорожку из каменных плит перед гаражом. Похоже Филл над ругался над Абигейл.  Её кофточка была разорвана, глаз подбит, а губы искусаны
Собака Абигейл потом жила некоторое время в моем доме. Она постоянно ходила со мною на устричник, следовала по пятам при сборе грибов или сучьев для печи. Несколько раз поднимала лай, когда медведица проходила близко.
Как-то  я впервые за год собрался идти в гавань. Много дней прошло без людей и людских голосов вокруг. Зверье осмелело, еноты стали подниматься на крыльцо днем, когда я был дома. Койоты, когда то завывавшие вдалеке, теперь выли и лаяли в разное время, с разных сторон из соседних дворов. Медведица стала проходить по дороге недалеко от дома время от времени,а когда был снег среди следов от койотов попадались и проходы пумы с круглыми лапами.
Для того, чтобы завести оружие, однажды, я решился сходить в дом Аллена. Вокруг было много опустевших домов, но Аллен был единственным к кому я раньше часто ходил в гости. В этом же доме я и нашёл его спустя несколько часов, как остановилось его сердце. В отличие от Вилла, Аллен не был заядлым оружейником. У него было воздушное ружье для отстрела крыс и английская огнестрельная винтовка оставшаяся в наследство от отца. За нею я и пошёл в его дом. Чтобы не ломать входную дверь с улицы я с трудом пробрался через заросли ежевики к задней двери. Там, на прогнившей террасе стояло большое джакузи с продавленной крышкой, заполненное зеленой дождевой водой. Одна из досок проломилась под моей ногой и я едва успел выдернуть башмак переступив на более крепкую половицу. Дверь была завешена зелёными зарослями свисающими через проломы в навесе и опутана плотными слоями паутины. Пришлось помахать мачете, чтобы развести и соскоблить эти заросли. Дверная ручка провернулась и я толкнул дверь. Она подалась, но внутренняя цепочка удержала ее. Пришлось ударить  плечом посильнее. Цепочка удержалась, но верхняя петля-шарнир  вырвалась из гнилого косяка. После нескольких сильных ударов оторвался и нижний шарнир, дверь косо упала, повиснув на цепочке. Протиснувшись внутрь я напугал большую крысу в узком коридоре. Она метнулась навстречу исчезнув в дырку на полу прямо под моими ногами. Дверь в задней спальне была заперта. Именно в этой комнате Аллен умер. Я шагнул мимо ванной и толкнул дверь в крохотную спаленку за ней. Винтовка стояла возле заправленной аккуратно кровати. Там же на полке лежали две коробки с патронами. Взяв это добро двинулся вперёд в жилую комнату. Здесь все было расставлено аккуратно.
Дочь Аллена проделала большую работу, но время сделало свое, слой пыли, паутина, крысинный помет, две упавшие картины со стен, погрызенные упаковки на полках с едой и лай собаки на улице поторопили меня на выход. Коробки с патронами лежали в боковых карманах моей куртки, а ружье я держал в руках. Тканный ремень на винтовке сгнил и два его куска свисали на маленьких карабинах у цевье и у ложа.
Открыв замок изнутри я вышел на уличное крыльцо.  Пёс бросился к моим ногам поджав хвост.

..........

Винтовка Аллана много лет простояла нечищенной. Все детали двигались, но на просвете поверхность ствола  выглядела тускло и неровно. Казалось, что пуля здесь просто не пройдёт. Так и оказалось, шомпол прошёл через ствол с трудом. Серую вязкую массу замаслянной пыли на выходе с трудом можно было растереть между пальцами. В моей мастерской  сохранилось множество бутылок с жидкостями и маслами для моторов. Тут были масла для 4х тактных лодочных двигателей, двухтактные для моторов косилки и копрессоров. Здесь же стояла поржавевшая канистра спрея для чистки карбюраторов. Именно он помог промыть ружейный ствол лучше всего. Для смазки, показалось, что лучше всего подойдет kroil и очищенный ствол заблестел, затвор стал двигаться без усилия. Патроны также пришлось протереть поштучно, хотя выглядели они довольно чисто и сухо, но на  поверхности гильз  были серо синие следы побежалости. Патроны оказались старинные калибра 7.7 . Длинные пули с тупыми округлыми наконечниками впресованны в желтые гильзы со старинными закраинами для удержания их в зарядном магазине
Неизвестно сколько лет они пролежали в картонных коробках. Сами коробки потемнели и трудно было понять каков был их цвет изначально, при этом  их внутренняя поверхность осталась светло жёлтой и сохранились сухими. Было желание вынуть пулю и проверить порох, но пересчитав патроны, решил просто проверить их на выстрел. Для этого я закрыл все двери, открыл окно в дальней комнате дома в сторону леса и, накрывшись большим спальным мешком,  нажал спуск целясь в ствол большого кедра на расстоянии десяти метров. Выстрел получился сильным. Громкий звук приглушил спальный мешок, а отдача оказалась короткой, но ощутимой. Гильза упала под ноги. Я попал в дерево почти по центру.
У меня было теперь 39 патронов десять из них ушли в полностью заряженный магазин. Нераспечатанную коробку положил в заплечную сумку, а девять, оставшихся из распечатанной, просто засыпал в боковые карманы куртки.
В качестве ремня удалось приспособить крепкую нейлоновую лямку из водолазного снаряжения.
С готовым ружьём я уже точно решил, что через день совершу поход в Плезант Харбор Марину. Билл вряд пережил этот год, а вот в Вилла я ещё верил. Большого смысла в этом походе не было. Более полугода я ни с кем не разговаривал и никого из людей не видел. Джим, несмотря на относительную молодость  и крепкое здоровье,  больше не появлялся. Общение с ним было трудным даже в обычное время. Он был обидчив, вспыльчив с высоким самомнением, а случай, когда ещё и Рэнди мог ходить и Джим приходил, у последнего проявились выраженные признаки параноий. Прямой его взгляд стал бегающим, руки не находили себе места, а разговоры и вовсе потеряли смысл. Казалось, что он приходил только убедиться, в том ,что мы еще живы. Именно от него исходила неясная опасность, но возможно это была уже моя паранойя.

В нескольких местах дорога была размыта. Стальное ограждение возле поворота Бич Рока свалилось в обрыв, половина шоссе здесь превратилась в осыпь идти было опасно. В разных местах с десяток стволов тридцатиметровых деревьев и столбов линии электропередач перекрывали дорожное полотно. Мосты хорошо сохранились. У реки Дакабуш, в её устье, сразу после моста расплодилось огромное количество дичи. Здесь у берега стояли огромные крикливые журавлеподобные олуши, сидели на воде стаи уток, летали белые чайки, воронье чёрными точками сидело на мосту, на поваленных деревьях, каркая совершали отдельные пролеты через долину. Стаи гусей в много сотен доминировали в абсолютном количестве. С десяток орлов непрестанно кружили высоко над этим пернатым царством.
Несколько раз, прямо на дороге, отметились медведи отложившие свои кучи ягодно-травянного помёта. Моя псина давно уже не забегала вперёд, больше жалась к моим ногам.

Именно здесь, перейдя через мост и приближаясь к затяжному подьёму, мы увидели двуногую фигуру. Пёс мой не залаял, а тихонько взвизгнул. Фигура двигалась нам навстречу.
Ружьё висело у меня за спиной, кольт остался дома, правой рукой я держал тяжёлую  палку, которая служила  посохом. Расстояние между нами составляло около четверти мили и мы медленно шли навстречу друг другу.
Пока это было непонятное мне человеческое существо. Я не отрывал свой взгляд от него, тогда, как оно смотрело на дорогу перед собой и никуда более. На голове у него, как большое темно-зеленое гнездо, находился берет с длинным толстым ворсом и какой-то розовой кокардой  сбоку. Тяжёлая одежа также была ворсистая тёмно серого цвета, нечто типа сибирской дохи с длинными широкими рукавами. Полы этой "дохи" заканчивались на уровне колен. Ниже шли непонятные короткие брючины, а под ними виднелись обнажённые худые лодыжки. Обувь представляли два низких башмака с толстой подошвой и высокими каблуками. В небольших руках с тонкими перчатками это существо держало нераскрытый небольшой зонт.
Мы почти поравнялись, но эта, как оказалось, высокая дама, в возрасте от сорока до восьмидесяти,   с тканной розой на берете , прошла мимо цокая подошвами, так и не посмотрев на нас. Глубокозапавшие в глазницы мелкие глаза не блестели, а темнели в полузакрытом состоянии. На исхудалом, мелкоморщинистом лице постоянно шевелились иссохшие губы беззубого рта, но это не был ни разговор с самой собой, и не похоже было, чтобы она что-то жевала. Бедная моя псина теперь даже не скулила, она прижалась к моим ногам столь плотно, что я чуть не упал через неё. До Вилла оставалась ещё одна миля.

На спуске в гавань лежали павшие деревья. Придорожная, декоративная стенка с названием, которая  когда-то служила ярким, освещенным по ночам, указателем въезда, обросла мхом и стеблями ежевики. Многие буквы похоже были разбиты выстрелами из дробовика. Выбоины от дроби также потемнели от плесени. Никаких звуков, кроме птичьих голосов, не было слышно.
Перелезая через павшие стволы я дважды запутался своей бородой в колючих побегах повсеместных ветвей ежевики. За два года одиночества мне пришлось несколько раз обрезать бороду ножницами до самого подбородка. Она незаметно отрастала заново. В зеркало я смотрел только, когда борода снова начинала мешать. Первый раз мне пришлось обрезать её ножом. Тогда, забираясь на дерево, чтобы снять, унесенный сильным ветром свитер, я крепко прижимался к смолистому стволу старой сосны. В какой то момент сил моих не хватило и я соскользнул вниз на полметра.  Крепкий сук удержал тогда меня от падения, но мои борода застряла в смолистых трещинах древнего многослойного корья . Если бы не острый, как бритва нож, который всегда при мне, я мог бы так и подохнуть припечатанный к стволу дерева.

В нижней части асфальтового серпантина упавших деревьев не было и вид на гавань открылся, как в былые времена. Суда, по-прежнему стояли у причалов. Их было примерно втрое меньше, чем когда-то. Кое где плавучие доки притонули. Затонули и некоторые лодки. В двух местах видны были мачты парусников, торчавшие из под поверхности, одна крупная моторная яхта сильно накренилась набок, несколько швартовых на ней были оборваны, но оставшиеся продолжали её удерживать у причала. На всех, когда-то белоснежных корпусах, рыжели потеки ржавчины или темнели обширные пятна плесени. Желто-белый корпус офиса, кафе и галереи посерел. Вместо блеска высоких стёкол чернели огромные проёмы с запутанными дорогими шторами, которые превратились в потрепанное и дырявое тряпьё. Вокруг стояла привычная теперь оглушающая тишина. Легкое постукивание маленькой лодчонки о пирс ничего не меняло.
Алюминиевые рампы хорошо сохранились. Был отлив и они находились под крутым углом для спуска на плавучие доки. Парусник Вилла стоял на прежнем месте. Виллу некуда было его перегонять. Заполненные в прошлом автопарковки пустовали. Несколько старых пикапов виднелись в разных местах, но машины Вилла на его месте не было. Можно было бы сначала сходить к лодке Билла, но он уже и тогда был очень стар и нездоров, к тому же у него был сын с семьёй в Порт-Таузенде, вряд ли он сидит и сейчас в своём кресле в просторной светлой каюте. Если  он остался, то скорее всего там тебя ждёт его высыхающий скелет. Спустившись по рампе я дождался испуганного пса и мы потихоньку пошли к лодке Вилла. Два больших, облупленных плавучих дома  между первой линией доков и берегом, оставались на плаву, но следы вандализма здесь были множественные. Выбитые стекла, переломанная мебель, копоть от пожара вокруг камина, вывернутые двери, битая посуда,  перевернутые диваны и опрокинутый холодильник представляли картину, некоей личной мести владельцам этих домов.
Парусник Вилла стоял на месте. Крепко пришвартованный позеленевшими концами он оказался заперт навесным замком на дубовой дверцей в кокпит. Такой же замок весел на входе в кормовую каюту. Маленькое крылечко, сколоченное давным давно Алленом, для облегчения входа Вилла на борт с причала, исчезло. 
С этого места можно было видеть смежную гавань Хоум-Порт Марина. Там осталось совсем мало лодок, в основном старые и давно заброшенные деревянные посудины. Я их хорошо помнил.
Мой тихий пёс все время был рядом и неожиданно тихо проскулил. Я также услышал шорох и щелчок металла за спиной. "Stay right there!"- прохрипел некто. Потихоньку повернувшись  я увидел фигуру в тяжёлом дождевике с нависающим капюшоном под которым блестели очки, свисала седая борода и выступал огромный сизый нос. Большой ствол увесистого ружья в приспущенных руках был направлен мне в грудь.
"Вилл!!!"-  закричал я и тут же поперхнулся,  закашлялся так сильно, что слезы полились из глаз. Несколько лет мне некому было кричать или даже просто громко говорить. Я  мог бормотать, разговаривая сам с собою, хотя  и эта привычка стала исчезать. Фантазии давно исчезли и говорить больше было не о чем.
"Who are you?" -  прохрипел Вилл. Голос его тоже иссох и даваться ему с трудом.
"This is me, Vassili!"-  ответил я прерывая непроходящий кашель. Ствол потихоньку пошёл вниз. Вилл взял из подмышки свою трость и с трудом сделал один шаг.
Он дрожал всем телом, дрожала его трость и ружье в другой руке. Мы сблизились. Я смотрел на этот крепкий  и еще подвижный скелет. Через секунду мне пришлось подхватить его под руку и он тростью показал на трап большой яхты напротив через главный плавающий док. Мы с трудом вместе подошли к открытому борту, а потом протиснулись к большой двери в огромную обширную тиком каюту. Там Вилл опустился на широкое кресло не снимая дождевик. Я сел на диван рядом. Вилл отдышался, я унял свой кашель. Мы сидели молча, пёс поскуливал на причале. В каюте было холоднее чем снаружи. Маленькая дровянная печурка стояла посредине на жестянном поддоне, длинная согнутая тонкая труба выходила через иллюминатор наружу. Она давно не топилась. Дров рядом не было. На палубе лежал небольшой топорик, а часть полок, дверец шкафов, рукояток кресел отсутствовала.  Вилл явно совсем обессилел. Дров на берегу было полным полно. "Что ты ешь?"- спросил я. Вилл хотел что-то сказать, но челюсть его дрожала и он медленно показал рукой на гору пустых жестянок у двери. "Джерри умер"- наконец произнёс Вилл:"У него много здесь припасено".
"А где Джерри?"-спросил я.
Вилл постучал тростью по палубе и я понял, что Джерри покоится на дне под собственной лодкой.
Я:"Давно?"
Вилл:"Почти сразу".
Я:"А как Билл?"
Вилл:"У себя на лодке".
Я:"Живой?!"
Вилл:"Нет! Сын забирал его, но он сам вернулся".
Я:"Он тоже?"- и я показал на пол.
Вилл:"Нет. Он на лодке. Уже давно".
Мне нужно возвращаться.  Пока светло. Здесь было холодно и смрадно.
Можно было бы помочь Виллу  с дровами, но сейчас не было ни времени, ни сил. До дома их должно хватить, если не медлить.
Я поднялся уходить. Вилл тоже хотел встать, но я жестом показал:"Не надо!"
Он продолжал кряхтеть, одной рукой опирался на кресло, другой тянулся ко мне. "Не надо, Вилл! Я ещё приду!"- но самому мне верилось в это с трудом.

Погас свет

 В дверь постучали.

Это случилось впервые за эту неделю. Последний раз, дней десять назад, ко мне заходил пожилой сосед Рэнди. У него закончились зажигалки и спички. Тогда я отсыпал ему штук двадцать сухих спичек из большой коробки и напоил его горячей водой. Рэнди раньше был крепким и активным стариком. Шевелюру из седых волос он обычно зачесывал назад, открывая широкий лоб ветру навстречу. Его усы и небольшая подстриженая борода, а также крупные глаза и нос, крепкая выпрямленная спина создавали впечатление,  что он большую часть времени проводит на ходовом мостике крепкого парусника. На самом же деле Рэнди всю жизнь гонял большегрузы по хайвэям Америки и лишь недавно приобрёл крупную старую стальную посудину 90 футов длиной и собирался заняться на ней ловом тунцов в океане напротив Вест-Порт в 70 милях от побережья, когда летнее течение максимально приближается к материку. С тех пор, как пропало электричество, он сильно сдал. Исчезла его осанка, немытые и нечесанные волосы повисли вокруг головы беспорядочными прядями, бодрый взгляд потух, а полное тело его исхудилось настолько, словно он всю жизнь недоедал, а ведь электричество исчезло только три месяца назад.

Слабый стук в дверь повторился. Я поднялся с дивана, нащупал ногами в тёплых толстых носках тапки и не скидывая с плеч толстого одеяла пошёл к стеклянной сдвижной двери. Для удержания тепла большая штора была задернута. Прежде чем открыть её я взял на столике рядом с дверью маленький налобный фонарь, в котором ещё были неразряженные батарейки. Отодвинув штору я сам себя ослепил отражением луча, а отведя  прямой свет со стекла двери не сразу увидел лицо маленькой женщины. Это была Эбигэйл, соседка по нашему небольшому кооперативу. Узнать её было легко. Она была здесь единственной молодой и красивой женщиной.  Отомкнув и раздвинув дверь я впустил ее.
Не дав разуться провел неожиданную гостью к столу и усадил на один из стульев поближе к печи. Дрова в печи давно прогорели, но чугун ещё держал остатки тепла.
Эбигэйл раньше регулярно гуляла со своей турецкой овчаркой по дороге мимо моего дома. Она всегда была приветлива, улыбчива, хорошо одета в дорогие спортивные бренды, в кооперативе её выбрали на какую-то финансовую должность.  Чем она реально занималась по жизни, я не знал. Она отшучивалась. В нашем лесном городке на берегу морского  залива жили рыбаки, лесорубы, хозяева устричных ферм, но в большей степени тут обитали весьма возрастные пенсионеры. Эбигэйл была слишком изящна для потрошения устриц или валки леса, скорее всего она была какой-то "айтишницей" на интернете, что на сегодня уже не имело никакого значения.
Чтобы сохранить тепло на ней была тёплая, вязаная шапка, а поверх шапки повязан широкий шарф или платок. На ней явно было несколько слоев одежды, которые покрывал большой дождевик удерживаемый двумя руками на груди.
Я погасил фонарь и мы остались в полной темноте. До сих пор мы только обменялись приветствиями, словно и тут надо было экономить электроэнергию. Мы также уже давно не улыбались. На это тоже нужен был какой-то, забытый положительный заряд.
Сидели молча. Теперь и это было нормально.  "Хочешь воды?"- спросил её, когда сам захотел пить.
"Да"- она ответила сухим голосом. Раньше слова вибрировали в ее гортани добавляя ей ещё больше женственности.
В темноте наощупь нашёл термос, два чистых стакана в шкафу и наполнил их наполовину. Вода была едва тёплой. Удалось скипятить её два дня назад.
Эбигэйл выпила её сразу. Глубоко вздохнула, а потом закашлялась. Я принёс ей ещё полстакана. Эту воду она пила потихоньку, долго. Сделав небольшой глоток она выдерживала долгую паузу. В темноте и тишине это было хорошо слышно.
Сидеть на стуле было неудобно и я ушёл на диван. Чуть спустя Эбигэйл подошла и села рядом. Я убрал с нее дождевик и накрыл нас обоих толстым ворсистым одеялом. Она прижалась, положила голову на моё плечо и вскоре заснула. От неё пахло давно немытым телом, шерстью турецкой овчарки и древесным дымом.
Утром нужно будет пойти в лес и нарубить побольше сухих сучьев. Вода пока еще есть, но если сил хватит, надо будет и за ней сходить, хотя это вряд ли удастся. Верхняя доступная  часть ручья находится в полутора милях по горной тропе и с большим баком на тележке сил в один день не хватит. Нижняя часть ручья во время прилива осолоняется, а узнать время отлива сейчас невозможно. Сохранились только старые брошюры с таблицами, а  все последние годы мы обо всем справлялись на интернете.
В эту утро проснулся, когда совсем рассвело. Настенные часы показывали почти 9 утра.
Эбигэйл не было и возникли даже сомнения, а  была ли она на самом деле, но на столе стояли  два стакана.
Заглянув под мойку на кухне вытащил одну из мышеловок с придушенной мышкой.  Мышей есть пока ещё не приходилось и я выкинул её в лесной обрыв. В кладовке по-прежнему стоят консервы. Мясных почти не осталось, но тунец и лосось сохранились и их удасться растянуть на следующий месяц.  Потом буду чаще ходить собирать устриц. На нашем кооперативном устричнике их много. С момента, как погас свет, многие старики сразу уехали в город, несколько человек умерли, а некоторые никогда и не ели их. Правда, кто-то из мародеров уже пытался взломать тяжелые ворота из алюминиевых труб, но сейчас давно не слышно движения транспорта на дорогах.  Мародеры, если такие ещё остались, наверное промышляют в больших городах. Впрочем, когда и там все продукты протухнут и закончатся они потянутся по фермам.
Мой дом стоит на высоте 100 метров над уровнем моря, а подъем от фривэя по горной дороге занимает почти полмили. Транспорта сейчас нет, а пешком голодные мародеры вряд ли попрутся по лесу наверх, тем более что домов здесь мало, огородов и садов нет, а оружие есть в каждом доме.
Вспомнив об этом сходил в кабинет за своим "кольтом", проверил барабан и принёс его на кухню. Нашёл ему место за левой шторой у двери, там где висят все ключи. Подумав, переложил его на столик, непосредственно рядом с дверным замком, и накрыл его полотенцем. Надо бы сходить к старому другу Вилли, да приобрести у него карабин с запасом патронов, но это пять миль пешком в один конец, да и жив ли сейчас сам друг мой.  Дровяной печи на его паруснике нет, а все остальное топливо, газ, бензин давно закончилось. Тут даже вопросов нет. "Почему он ни разу не приехал, с тех пор, как все погасло? Все таки мой дом неплохое убежище"-я также подумал про Билла, который был намного старше Вилла и тоже жил в гавани на лодке. Подумал также об успешном и обеспеченном Джо, а также о бедном Аллане. Аллан умер, ещё до блэкаута, и сейчас с небес наверное переживает за нас, а может быть и посмеивается. Мы были слишком самонадеяны, старались жить в свое удовольствие,  переживали за близких и разводили бесплодные дебаты про далёкие от нас войны, информацией о которых политические садисты питали нас через средства массовой информации.
Войны, вероятно, сейчас тоже все закончились, разве что на топорах и ножичках, но ведь армию ещё и кормить надо.
Когда все погасло мы ждали света несколько часов, но он не появился. Мы пробовали звонить в департамент энергетики, но звонки даже не соединялись.  Ни через день, ни через неделю энергия не появилась.
Тогда началась паника. Люди бросали дома и уезжали в надежде, что свет где-то есть. Кому некуда было ехать, стали заготавливать дрова и воду, но таких оказались единицы. Рэнди, Джим и я общались некоторое время, но когда бензин кончился, Джиму стало далеко ходить, а Рэнди, хоть и поблизости, но его ноги стали быстро сдавать, как и сам он.

Пока было топливо в машине, я пробовал найти заправку, но они уже все, в округе на пятьдесят миль, были закрыты. Насосы не работали. Какое-то время магазинчики при них функционировали продавая за наличные продукты и сигареты, но со временем клиенты перестали появляться и  движение на дорогах также полностью исчезло.
В один из первых вечеров без электричества я решился и забрался в горы на высоту в 500 метров. Раньше я часто туда ходил. В этот раз я понял, что ехать нам отсюда некуда и не к кому. Сиэтл, Такома, Линвуд и Эверет также стояли во тьме и лишь некоторые корабли на рейдах ещё полыхали огнями. Через две недели погасли и они.
"А как же остальной мир?"- на этот вопрос ответа не было и заберись я хоть на самую высокую гору дальше Ванкувера ничего бы не увидел. Самолёты исчезли почти сразу, а вот  спутники и по сей день все ещё летают и в звёздные ночи я выхожу посмотреть на них просто, чтобы убедиться в очередной раз, что когда-то,  давным-давно, у нас была другая жизнь.
     Мысли о своих самых близких старался избегать и не давать волю воображению. Оно работало сейчас не лучшим образом. При этом подспудно верилось, что даже если там также нет электричества, живут они дружнее, а запасы и технические центры, созданные в ожидании ядерной войны, так или иначе работают на выживание. Лучше всех, должен жить мой старинный приятель, Львов. Про него я легко фантазировал, а точнее вспоминал. Он расстерял свои городские квартиры в бракоразводных процессах и поселился в маленьком домишке в дачном посёлке с обильными лесами вокруг, недалеко от Владивостока.. Раз в году мы посещали там его на день рождения. В этот день он кипятил большой бак с водой и капитально отмывался в крошечном душе на кухоньке перед нашим приездом. Стол стул и лавки для гостей занимали все его пространство между стальной современной печкой и душевой кабинкой. Сам стол готов был треснуть в этот день от домашних разносолов гостеприимного хозяина. Моченые грузди, жареные маслята, солёные помидоры, огурцы, квашеная капуста, селёдка под шубой, горка "оливье",  жареная курятина, рыба, рассыпчатая  картошка с тушенкой и лаврушкой,  салат из кальмаров, варенья из пяти разных ягод, наливки из чёрной рябины, яблочная водка, обычная рябиновка, виноградные вина красные и белые, смородиновка и "шерри".   Самогон он не гонит. Нам оставалось только приносить водку, подарки, сыр, да городские кондитерские сласти.
"Как он там? Что с его богатыми соседями? Не сожрали ли они его заживо, запивая и сдабривая старую плоть моего друга его же солёными, маринадами да наливками?"- когда такой сарказм пробивался через тягомотину ежедневных забот о собственном выживании у меня появлялась надежда, что свет вспыхнет в один день, жизнь вернётся и мы ещё не раз побывем за столом у этого Львова.
Такие просветления случались всё реже.
Сегодня  утром сходил на устричник. Когда переходил через хайвэй увидел два тяжелых дерева упавших на линию электропередачь и оборвавших их.
"Точно, вчера ветер задувал так, что сосновые шишки и обломаные ветки барабанили по крыше часов пять. В былые времена этот ремонт был бы выполнен к полудню, а сейчас число обрывов будет только расти и на нынешнюю  жизнь уже никак не повлияют"- я представил бесконечную картину павших деревьев на проводах вдоль дороги. Она идёт на север по берегу залива, а слева на протяжении десятков миль в обе стороны тянется крутой горный склон с высоченными корабельнвми соснами. Эти сосны падают время от времени, а в сильный ветер, да ещё с ледяным дождём, как это было пару лет назад, все местные дороги выглядели, как после бомбёжки. Тогда, за месяц, дорожные службы и электрики все распилили, расчистили и новые провода натянули...
      Устриц в этот раз я набрал много, полное ведро пятигаллонное. Лучше было бы придти с рюкзаком или тележкой. Сейчас приходилось тащить это ведро меняя руки и останавливаясь через каждые пятьдесят шагов.
Подняться с берега до большой дороги это уже было шагов триста, нужно еще вдоль нее метров двести пятьдесят пройти, потом наверх петлять по серпантину в пять раз дольше. Пришлось остановиться и задуматься:"Не оставить ли ведро да сходить за тележкой? Может просто отсыпать половину на землю. Потом можно прийти.. потом, если сил хватит".
Каждый день двигаться становилось тяжелее. Давно не мытое тело словно покрылось тонкой бронёй из грязи и создавало сопротивление любому движению. Койоты стали бегать по обезлюдившим дорогам, приходилось брать с собой тяжёлую палку. Кольт я избегал использовать. Особенно в тихую погоду. Звук от выстрелов был оглушительным и распугивал одни существа, но мог привлечь другие. Чувства опасности обострялось с каждым днём,  хотя реальных поводов для этого пока не было. Похоже паранойя становится нормой в таких условиях.
Я ещё раздумывал над тем, как поступить, как услышал цокот копыт (?!) и шаги на дороге. Взяв ведро я отступил с дороги к большой мадроне с густым кустарником ежевики через которую смог видеть всю дорогу до её поворота. Вскоре там действительно появилась лошадь, она была впряжена в двухколесную тележку тяжело груженную сетными мешками с устрицей. Рядом с тележкой шли четверо индейцев, наверное из племени Хамма Хамма, у них были обширные устричники южнее нашего  у устья  ручья Фултон и дальше до самого устья реки Хамма Хамма. Решив остаться в укрытии продолжил наблюдать. Люди шли молча. Лошадка была крепкая, но похоже не привычная к работе и одному из индейцев приходилось подгонять её хлыстом и не выпускать вожжи из рук. Лошадка подергивала головой, пробовала тянуть влево, но погонщик справлялся с нею, удерживая воз на дороге.
Неожиданно из этой компании выскочила небольшая собачка терьер и с громким лаем устремилась в мою сторону. Пришлось выйти на открытое место вместе с ведром. Компания остановилась. Собачка отбежала назад и продолжила полаивать.
Мы молча смотрели друг на друга. Не было никакой враждебности, только осторожность и необычность этой встречи озадачила нас.
"Я здесь живу!"- показал им на поворот дороги со знаком нашей улицы.
"Много людей осталось?"- спросил один из них. "Не знаю. Здесь в основном одни старики жили. Многие уехали сразу"- и я вышел на дорогу. Они тоже пошли.  Шли устало, не сводя взглядов с меня. Когда поравнялись, тот что говорил со мной достал кусок сушенного мяса из сумки и протянул мне. "Спасибо"- говорю кладя подарок в карман куртки. Он ничего не ответил и постепенно они скрылись за следующим поворотом.
Подниматься было тяжело. Все дома у дороги выглядели нежилыми.  Машин также почти не было, но встречались и с машинами. Мне хотелось постучать в одну из дверей. В этом доме перед гаражом стояли три машины  покрывшиеся зеленой плесенью. Одна из них была белым мерседэсом. Не знаю, что меня удержало и я пошёл дальше.
За следующим поворотом  встретилась исхудавшая овчарка. Не сразу поняв, что это собака Эбигэйл я достал кусок вяленного мяса, снял с ремня нож и отрезал ей кусок. Она схватила и проглотила его разом. На всякий случай спрятал остаток мяса поглубже в карман и махнул ей рукой: "Иди домой". Она подошла поближе повиляла хвостом и потихоньку пошла от меня.  Я двинулся дальше, но собака вернулась, подняла морду и снова повиляв хвостом пошла к своему дому. Оставив ведро пошёл за ней. Здесь стоял забор и калитка. Калитка была частичнои распахнута и дверь в дом также приоткрыта. Собака вбежала внутрь. Во дворе стоял белый минивэн Эбигэйл, я его узнал. У двери стояла опрокинутая сухая миска, воздух из дома не имел ни запаха, ни признаков какого-либо тепла. Я постучал по косяку. Кнопка электрического звонка была рядом. Никто не откликнулся и я постучал громче, а также крикнул в проём:"Эбигэйл!!" Собака прибежала из комнаты скуля. Уже не раздумывая толкнул в дверь побежал за нею. В отличие от Аллана, лежавшего тогда в неловкой позе на полу с подломленной рукой, Эбигэйл аккуратно висела под потолочным крюком для тяжёлого светильника. Она была в той  же одежде,  в которой приходила ко мне неделю назад. Тело висело спиной ко мне, лица не было видно.
Сегодня мне некому звонить, чтобы вызвать парамедиков. Нет соседей, которых можно было бы попросить о помощи. Не будет медэксперта, не приедет и шериф для составления протокола.
Захотелось проснуться.....
И я проснулся. Оба телефона стояли на зарядке на столике у кровати и светились экранами...
Часы с маятником отбили 8 утра. Включив чайник пошёл по комнатам. Заглянул под мойку. Обе мышеловки стоят заряженные копчёной колбасой. Последняя мышка попала в одну из них неделю назад, когда были заморозки. Я специально не заделываю здесь дырку в полу, чтоб ловить их. Иначе они другую где-то проделают.
Чайник засвистел, а на телефоне засветился "вотсап" от приятеля из Москвы.  Холодильник гудел. Школьный автобус проехал по дороге. Из крана бежала вода и я думал, о том чтобы приготовить на завтрак.

Немного про мотоцикл и про перчатки

 Лёгкий мотоцикл хорошо тянул на подъёме по заросшей колее. Похоже было, что через сотню метров крутой склон закончиться и я попаду на солнечную сторону безымянный сопки. Так и случилось, тропа перешла в горизонтальную свою часть, а солнце залило всю ширь и глубь открывшегося вида. Бесконечное голубое небо с тонкими белыми обветренными  облаками покрывало морские дали уходящие за горизонт, земную твердь состоящую из множества сопок разной величины, гряды которых подковой окружали широченную долину со множеством замерзших речушек, озёр и лиманов. Поневоле остановишься, чтобы насмотреться на это чудесное видение, но не успел я притормозить, как что-то ухнуло слева над головой и огромная тень орлана медленно пролетела через тропу. Нажав на оба тормоза и уперевшись ногой в склон слева я задрал голову. Птица показалась настолько огромной и мощной, что можно было легко поверить в её способность поднять меня с мотоциклом в воздух. Громадные крылья ее медленно двигались вверх и вниз, создавая подъемную силу, а ветер обдувающий сопку можно было принять за движение воздуха от этих крыл. Орлан не поднялся вверх. Он заскользил вниз над вершинами голого мелколесья  и уже где-то там подхватил восходящий поток, который понёс его вверх. Вскоре эта массивная птица превратилась в едва заметное парящее видение, к которому присоединилась ещё одно подобное пернатое создание и они медленно закружились в этой недоступной нам  карусели.

Перестав наблюдать за орланами, я обнаружил у себя лёгкий озноб от потрясения. Птица слетела с близстоящего дерева, увидев и услышав меня с мотоциклом идв последний момент. Ветер был приличный,  дул нам навстречу, а склон сопки дополнительно скрывал нас. Шапку мою орлан мог снять одним когтем не меняя направления полета. Деревце, корявый обветренный дубок с засохшими, необлетевшими на зиму листьями, вросло корнями в придорожье и часть этих корней выступали из осыпавшегося высокого края дороги.

Крутая тропа по  склонам сопок, это все, что осталось от дороги, которую забросили лет тридцать назад. Одна колея этой дороги местами обрушилась, другая, хоть и сохранилась, но на ней уже выросли деревца, которые приходилось обруливать.  Если обрулить не удавалось, то нужно было спешившись, продираться на ногах, подгазовывая мотором, чтобы выбраться на свободную  часть.
Ширь сияющего под солнцем ледяного озера Тальми манила. Там была ровная, накатанная охотниками и пограничниками дорога и вела она в те самые голубые дали, в которых распахивались просторы бухты Сивучьей. У своего южного края эта бухта заканчивалась островком Фальшивый, который отсюда выглядил, как аккуратная турецкая шапочка. Ещё дальше можно было рассмотреть скалу Голубинный утёс,  на котором зимует самое большое в стране количество пресмыкающихся гадов. Это научный факт. Ещё дальше тянулся бесконечный песчанный пляж в 20 километров с  валами  льда по берегу возникшими от набегов зимних волн никогда не замерзающего здесь моря.
Он, этот пляж, заканчивается у недоступных берегов реки Тюмень-Ула, которая отделяет наши земли от северо-корейских на юге и китайских на западе. Вот в такой медвежий угол меня занесло. Весь хасанский район тогда был запретной зоной. В паспорте у нас стоял специальный штамп на право въезда через пропускные пункты. Все эти пункты находились севернее, на шоссейных дорогах, железнодорожных станциях и у паромной переправы. Здесь же, на самом юге, царствует живая природа. Помимо орланов, тут встречаются гималайские медведи, сибирский леопард, сурки, олени, кабаны и даже уссурийские тигры. Сейчас это хорошо известно, а сорок лет назад публикаций было мало и про медведей мы узнавали из реальной жизни. Один из них весной приплыл на мыс Шелеха, забрался в огород к соседям старика Кушнира и наделал там шума. Сосед решил было прогнать забредшего забулдыгу, которых у нас хватало, но поздно понял с кем имеет дело. Медведь порвал ему ухо, сломал ребра и забор хозяина, бросившись назад в воду. Хозяин чокнулся реально. Его забрали в психушку. Медведя мужики догнали на лодках и пристрелили бедолагу. Его шкуру, за пару бутылок водки, выкупил у охотников Лёня Оловянников и она долгие годы украшала стену его веранды, которую легко можно было видеть с дороги меж домами через широкое остекление пристройки.
Второй медведь пришёл зимой в бухту Миноносок и умер на льду прямо на глазах наших сторожей от потери крови. Кто его подстрелил, охотники или пограничники, оставалось только гадать.
С леопардом ещё круче история была. Бригадир рыбаков прибрежного лова был заядлым и успешным охотником.
Большей частью здесь промышляли пернатую перелетную дичь, а также местных фазанов и куропаток. Ловили сурков. Постреливали косуль. Этот бригадир, сухой, долговязый, немногословный, почти беззубый старикан притащил однажды того самого леопарда. Тогда мы гадали, что это за кошка. Кто-то назвал её рысью, но хвост не тот, кто-то барсом, но суть не в том. Эта кошка прыгнула на бригадира сзади. "Чую спиной"-говорил сиплым голосом старикан:"Обернулся, а она летит с какову-то древа. Я с двух стволов шарахнул по ней пошти в упор, благо держал ружжо на весу!" У мужиков, как раз аванс накануне выдали. Ободрали они эту кошку, запекли и сожрали запивая стаканами водки, а шкуру сожгли от греха подальше. Охотоведы поговаривали о запрете и о краснокнижном статусе этого животного даже тогда.
       Это моё воскресное путешествие пришлось на конец января. Самочувствие было не очень.  Похоже я даже гриповал. Но Владимир Ильич Наумов, наш бессменный капитан водолазного бота дал мне свой мотоцикл "иж-планета-2" в идеальном техническом состоянии. Он заводился "вполтыка", разгонялся здорово и хорошо тянул на нижних оборотах, когда приходилось продираться по тростнику, тянуть наверх по склонам или осторожно петлять по руслу ручьёв. Единственным недостатком "мотика" было отсутствие всяческих документов и номеров на нем, но кто меня здесь проверит.
От дома мне легко было спуститься на лёд и там уже летишь меж рыбаков, да сидящих на льду орланов, ожидающих брошенную рыбу. Рыбаки оставляли тогда надоедливых "бычков" и мелкую навагу возле лунок.
Переехав бухту по льду можно было дальше двигаться либо по песчанному берегу косы Чурхадо, либо через устье пресноводного залива Лебединый. Дальше уже, как повезёт.  Через устье можно выехать на хасанскую трассу, которая идёт до самой границы с Кореей, но это без документов  чревато. Другой вариант по козьим тропам, по остаткам брошенных дорог, по колеям гусеничной техники военных совершавших тут редкие маневры. Это и был мой вариант. Избыток адреналина отлично выплескивался здесь. Его и сейчас хватает, но бремя пережитого легко позволяет справиться с опасными приливами этого никчемного гормона, а тогда меня просто штормило.. энергия накапливалась даже на одном чаю с сахаром и грубыми бутербродами на сером хлебе. Каждый день нужно было либо войну выигрывать, либо облака разгонять. Конечно был и суровый быт, далёкий от современного, который сам по себе сжирал много энергии, ведь нужно было заботиться о хрупкой семье с крошечным ребёнком, да и работа тоже имела рутины требующие отдачи значительных сил, но это же рутины. Тебе только только перевалило за двадцать и ты подался в эти глухие края, в этот медвежий угол, поселился в дом на обветренной скале не просто же так, нужны деяния, нужны открытия, хочется подвигов.
Эти походы на "ижаке" хорошо справлялись с гормональными цунами. Особенно это удалось в этот раз, о котором я веду здесь речь.
Чтобы историю не затягивать, мне придётся пропустить дальнейшее описание красот и их особенностей этой земли необетованной. Ибо добравшись до льда озера Тальми я разогнался по его зеркалу со множеством вкраплений вмерзших семенных коробочке болотных лилий, то бишь лотосов и это была моя ошибка. Гонять по морскому льду легко, он пористый и шершавый из-за вымываемого рассола. Пресный лёд иной, он твёрдый, гладкий,  как стекло и скользкий от подтопленного солнцем микроскопического слоя на поверхности. Не помню какую скорость  я успел набрать, но подскользнувшись на лёгком повороте мы грохнули набок и нас понесло. Ухватившись за вывернутый руль с зажатой снизу левой ногой мы с мотоциклом стремительно и со скрежетом скользили в сторону островка вмерзших камышей. Метров в сорока от места падения мы замедлились и вскоре окончательно остановились. Одна из оголившихся подножек мотоцикла скребла все это время по льду активно тормозя наше скольжение. Выбравшись из под мотоцикла я обнаружил прекрасную целостность всех своих костей, небольшой задир на крыле переднего колеса и расколотый корпус аккумулятора, из трещины которого вытекал электролит.
Последнее оказалось судьбоносным. Завести мотоцикл без аккумулятора никак не удавалось. Раньше можно было пробежаться с ним рядом и включить первую скорость, мотор схватывал, но на льду это не сработало. Я выкатил технику на гравийную дорогу и здесь рыхлый гравий проскальзывал под тормозящим колесом. В конце-концов мне удалось затащить мотоцикл на крутой пригорок и разогнавшись вниз врубить уже вторую скорость, но и тут колесо лишь проскользило по дорожной пыли. В конце-концов силы и солнце начали покидать меня, а до дома было не менее 20-ти километров. Делать было нечего. Отвинтив аккумулятор я положил его в пакет и уложил на дно дорожной сумки. Мотоцикл затащил подальше от дороги в тростник и припрятав его там, осмотрев со стороны, двинулся в обратный путь по удлиняющимся собственным теням. Путь мой лежал строго на северо-восток через бугры и склоны, максимально сокращавшими прямую дистанцию.
      Домой удалось добраться, когда мои милые ещё не спали, но мне нужно было заклеить корпус батареи, залить её электролитом и поставить на зарядку, а потом идти назад по зимней темноте, по тому же льду и сопкам.
     От одних только мыслей этих силы меня неожиданно оставили, а притихший было грипп или простуда вдруг вновь пробили сильным ознобом. Из последних сил я завёл будильник и подключил зарядник к батарее. Утром у нас будет уже рабочий понедельник и в 9 утра я должен быть на планерке у начальника нашей экспериментальной морской базы. К тому времени я и сам уже был небольшим начальником экспериментального сектора и относился к своему делу весьма серьёзно.  На планерке мне надо быть.
Чтобы не беспокоить своих милых и нежных, лёг поспать на раскладушке.
В два часа ночи будильник сработал, как надо. Напившись крепкого чая и взяв пару бутербродов, уложил аккумулятор в ту же сумку и помимо этого взял огромный желтый подводный фонарь "тошиба" на четырёх батареях. Тело продолжало знобить, но надежные ноги меня не подвели, понесли по склону ко льду и далее, подгоняемые северным ветром топали без устали полтора первых километра до песчаной косы. Там я перешёл через неё на южную сторону и побрёл по песчанному пляжу длинной в 5 километров. Высота тела косы оказалась достаточной для защиты меня от северного ветра, а также скрыла мой силуэт от лучей пограничного прожектора, который стоял на северном берегу бухты Экспедиция. Его лучи изредка пробегали над поверхностью льда и когда луч попадал на меня, то  обмороженная правая щека ощущала легкое потепление при том, что дистанция до прожектора была не менее 3х километров.
Прикрытый косой я успокоился, вряд ли они пошлют теперь за мною наряд с собаками и идти без ветра было намного легче. Вдали, на юге, на акватории бухты Рейд-Паллады,  стояло грузовое судно лесовоз, там были яркие огни на палубе, которые отражались в воде, звезды на небе также давали какой-то свет и можно было вполне обходиться без фонаря. Идти было еще далеко, мои мысли скакали. То я пробовал в точности посчитать время на дорогу, на поиски мотоцикла и его подготовку в дорогу, затем на обратный путь на колёсах и получалось, что если я и успею на планёрку, то только прямо из седла моего "ижака", не заходя домой.
Затем начинались разговоры с самим собой про саму эту планерку. Мы все не любим начальство, но среди начальства всегда попадаются душечки, как один из замов, Юра Поликарпов, некоторые играют в деспотов, вроде самого начальника, которого поставили к нам в качестве наказания за былые⁸ проступки на крупном предприятии. Хуже были скользкие, корыстные, очень образованные, но не очень умные, как товарищь "Б..в". "Юра, как нам избавиться от этого Б..ва?"- бывало спрашивал я Поликарпова. "А как ты от него избавишься, Вася? Он у нас партийный, характеристики в районе ему дали хорошие, а то, что он пакостник мелкий, хочет нашего босса подсидеть и прикармливает всех и вся в нужных кругах гребешком и кальмаром копченным, ну так все это делают"- отвечал приунывший, Юра. У Юры не было партбилета.
Жена Б..ва тоже была не промах. Отличалась общественной активностью и заботой о правах трудящихся, цель которых была поднять работников на забастовку из-за отсутствия специальных перчаток для сборки коллекторов. Даже будучи неопытным, молодым дураком я быстро сложил "два и два". Если бунт удастся, вина будет на мне, на свежем выпускнике без партийной принадлежности. Моя должность завсектора вполне устроит эту самую жену Б..ва. Как она нашла этот профсоюзный каталог с этими самыми перчатками, можно только диву даваться? Мы же тогда за год заявки подавали на спецодежду и не было никаких возможностей, кроме авральных, эти заявки переписать.
   Чтобы отвлечься от такой дребедени подумал о дочке, о жене, о тёплых запахах, которые исходят от них. О том, где найти нам няню для дочки, мест в яслях не было, а бегать из лаборатории каждые пятнадцать минут, проверять ребёнка,  начальство хоть и понимало, но не одобряло..
Когда такие мысли приходили, всякий раз возникало чувство вины. Куда же я их затащил! Ведь можно было остаться в теплом, уютном Калининграде, где они обе родились.. тут я обычно зависал. Что бы я там делал в этом Калининграде?
Сходив море на четыре промысловых месяца без заходов в порты я остыл к такой работе, а в самом этом городе дел для меня не было.
Здесь же находилось Японское, самое яркое и богатое из наших морей и с самой разнообразной флорой и фауной, для нас, свежевыпущенных морских биологов. К тому же эта база и подводные работы представляла в обилии, а росли то мы под впечатлением от экспедиций Жака Кусто,  под влиянием книг Жюля Верна о капитане Немо, под впечатлением о мальчике, катающемся на дельфине, да и Моби Дик  на нас повлиял.
Человек очарованный жизнью моря и решивший посвятить себя её изучению, поневоле ждёт увидеть в этом море, все то, о чем он уже наслышан и ещё больше.
  
Вот так вот мы и забрались сюда, в поисках интересной работы и приключений.
И море дало нам всё, что смогло на доступных с аквалангом  глубинах.
Нам не довелось покататься на дельфинах, но мы научились создавать плантации гребешков, мидий и устриц. Интеллект осьминога оказался столь высок и интригующь, а сам моллюск любознателен и миролюбив, что сказки о монстрах с могучими щупальцами топящими людей с кораблями мы оставили на совести писателей фантастов из позапрошлого столетия.

Сказания о целительном и баснословно дорогом трепанге тогда с трудом доходили к нам из исторических трудов и скудной информации  пробивавшейся через закрытые границы. При этом государство обеспечивало нас всем необходимым и предоставляло максимум свобод в проведении экспериментов. Тёплые мелководные бухты в те годы кишели от заходов разных косяков рыбы. Сельдь приходила сюда весной и осенью, навага и корюшка хорошо ловились подо льдом. Камбала круглый год отлеживалась на прибрежном мелководье и на камнях во время нереста, сильные пиленгасы заходили летом на тепловодные рифы для игр в разросшихся саргасовых зарослях. На песчаные пляжи изредка выбрасывались косяки анчоуса, а также мелких, стайных кальмаров. Все кекуры на входе в залив представляли лежбища для местных нерп тюленей. Придонные скалы служили нерестилищами и убежищами каменных желтоперых окуней. Нас посещали большие косяки терпуга, симы и горбуши, а их сопровождали небольшие акулы катраны. На отвестных утесах повсюду гнездились и откладывали яйца местные чайки и бакланы, а весной и осенью протоки и лиманы заполняли перелетные гуси, журавли, утки, фламинго.
Биологам здесь было много работы и была она совершенно не пыльной, захватывающей и востребованной. Семинары и конференции добавляли полноты и разбавляли профессиональную жизнь интереснейшим общением с  учёными и специалистами всей,  огромной тогда, страны. Пробивались запросы на общение и от биологов Австралии,  Америки и Англии.  Письма с заграничными адресами и марками поступавшие среди обычной почты, всякий раз производили настоящий фурор. Наш начальник забирал их к себе, но не зная английского, забегал к нам в лабораторию за помощью.
То, что было здорово,  так и осталось в памяти о замечательном содержании жизни.
Изнанкой нашей жизни была суровая зима, с ветрами срывавшими крыши с домов и цехов, суровый быт без водопровода, удалённость от больших городов, рогадные дороги пригодные только для военной техники, полувоенный пропускной режим, дефицит товаров и повальное пьянство под разными предлогами. Но мы были молоды, беспечны, заряжены на деяния и весьма оптимистичны, как и полагалось в соответствии с воспитанием, образованием, а главное с возрастом.

Вот что-то такое варилось у меня в голове в ту промороженную ночь на пути к обездвиженному мото коню.
   
     Н-да,  идти надо было еще далеко и времени думать хватало, да и за обстановкой нужно было следить. Когда небо начало светлеть мои ноги донесли меня к подножию скал в бухте Мраморная и именно здесь начиналась тропа огибающая сопку в сторону озера Тальми. По мере подъема на вершину, поднималось и солнце и именно здесь меня застигли его первые лучи. Горизонт на востоке теперь сиял вовсю, появились надежды на потепление воздуха. Потому как, несмотря на водолазное белье из верблюжьей шерсти, на вязаные двойные носки, на спецкостюм с облегчённым утеплителем и меховую шапку, а также быструю ходьбу, тело начало выстывать. Лицо уже давно окаменело, пальцы на ногах тоже частично немели и внутри знобило. Жарко было только голове и, на счастье хорошо держали тепло меховые рукавицы.
Чем ярче разгоралось солнце за спиной, тем темнее выглядел распадок далеко внизу, где был спрятан мотоцикл. До него оставалось идти еще пару километров. К счастью здесь была натоптанная небольшая тропа. То ли косули ее набегали, то ли летние туристы протоптали, без неё пробираться через высокий тростник было бы намного труднее.  Тропа эта привела на накатанную дорогу у озера и именно на ней у меня была метка из двух камней от которых нужно было слегка подняться по распадку к спрятанной в тростнике технике. 

    Потоптавшись у метки, проверил не перевернулся ли аккумулятор в сумке, потопал посильнее ногами, чтобы разогреть кровь в ступнях и двинулся в распадок. Высокие стебли тростника были полностью покрыты изморозью. Я не смог найти свой след, по которому  вчера катил "мотик"  и потому приходилось ломиться через сплошные заросли, сухой треск которых сопровождал каждый мой шаг, а сухой иней пушился вокруг, как ледяной дымок. Он оседал на одежде, на лице, забивался в носу, а язык ощущал вкус крошечных ледяных кристаллов во рту.
Метров через двадцать мне пришлось остановиться, чтобы осмотреться. Потом показалось, что справа от меня есть какой-то просвет в зарослях, а также почудилось некое движение и шум впереди. После пары шагов направо заросли раскрылись в неширокий проход и тут же возникли две быстродвижущиеся огромные серые фигуры !!!....
Они неслись по этому просвету прямо в моем направлении!!. Шум хрустящего тростника, тяжёлый топот четырёх ног и снежная метель из вспушенного инея стелющаяся за ними вызвали настоящую агонию в моем сознании и восприятии увиденного! Моё тело разбил паралич! Оно заледенело и замерло, а ноги словно вросли в мерзлый грунт. Я не мог издать никакого звука и дыхание тоже остановилось!
"Уух! Ухх!! Ухх!"- глухо издавала звуки большая фигура. "Ах!Ах!Ах!"- частила несколько глуше та, что была поменьше.
Они пронеслись мимо, в 3-4 х шагах,  от меня. Их глаза, под низким покатым лбом, были широко открыты, не мигали, и были заполнены кровью. До меня донесся сильный зверинный запах шерсти. Тяжёлые головы на коротких толстых шеях не двигались. Эта жуткая пара смотрела только вперёд по направлению движения. Они по ходу  размахивали длинющими руками ниже колен, ноги во время движения были полусогнуты, словно они только набирают еще скорость на старте. Серая шерсть на их телах была длинная, как у собак овчарок, но намного реже, особенно на животах и сбоку под руками. У меньшей фигуры на груди были отчетливые выпуклости молочных желез. Крупная фигура была огромная, но из-за их сутулости, можно сказать даже сгорбленности и из-за их  полусогнутых ног их головы над землёй возвышались не выше,  чем моя собственная. Двигались они очень быстро. Треск прекратился, как только они выбежали на дорогу, но звук от топота на промерзлой дороге стал тяжелее и звонче, а потом снова изменился, когда они выбежали на лёд. Фигурки становились теперь темнее и мельче, а их голоса "ухх ухх" и "ахх ахх" слились в утихающий общий шум воздуха. Вскоре их стало не видно и не слышно.

Спустя некоторое время парализовавшая меня оторопь начала отходить. Под мышками у меня стекал по телу обильный холодный пот. Само тело сильно знобило, а руки мои были без варежек и в каждой из них было по длинному оголенному электроду от аккумулятора. Ильич, для удобство присоединения аккумулятора, припаял к каждой клемме по толстому проводу, примерно по 25 см длины каждый.
Варежки валялись на земле и я быстро подобрал их, чтобы окончательно не заморозить руки. Приходя в себя, я заметил, что варежки успели остыть изнутри. Вокруг никаких тел, теней и шума больше не было. Набравшись духу я попрыгал для разогреву и потихоньку пошёл  к тому месту, где должен был быть мой мотоцикл.  Я двигался по следам этой странной пары чудовищь в обратном направлении тропа закончилась примятой лежкой диаметром метра в три и совсем скоро и неподалёку я увидел свою технику покрытую ровным слоем изморози. Возле неё было немного  притоптанной тяжелыми телами травы, но сам мотоцикл остался нетронут. Изморозь бы все выдала. Подняв мотоцикл мне пришлось приложить немало усилий, чтобы выкатить его на дорогу. Там без труда поставил его на подпружиненную подставку, закрепил на нем аккумулятор и сразу ударил ногой по рычагу. Мотор схватился мгновенно. Все-таки Ильич всегда был хорош со своей техникой. За все годы он ни разу не подвёл нас на море.
Синий, горький дым и громкий треск двухтактного мотора совсем не раздражали, а скорее радовали и наполняли этот дикий мир вокруг символами безопасности и цивилизации. Давая мотору прогреться я прошёл по дороге с десяток метров вперёд и назад, но на сильно промерзшем грунте никаких явных следов не обнаружил. Зашёл на лёд озера и там тоже вся поверхность была застывшей и крепкой от двадцатиградусных морозов и обветренно ветрами в двадцать метров в секунду. Та сторона,  куда они убежали, вела прямиком к китайской границе, дистанция до которой оставалась не менее 4-х километров.
Кажется ко мне вернулась смелость, мотор работал теперь ровно, а из глушителя вылетал прозрачный, горячий воздух. Можно было ехать.
Дорога заняла не более сорока минут. На этом пути мыслей никаких не было. Нужно было следить за тропой, затем двигаться по извилистому руслу Лебединной, а когда выехал на лёд бухты вдалеке уже виднелись первые рыбаки. По этому льду пролетел в считанные минуты. Подкатил мотоцикл к лаборатории, спрятал его в мастерской нашего мастера Виктора Будового. В окна увидел своих сотрудников, но не заходя к ним,  побежал в домик с кабинетом начальника, готовый извиняться за опоздание, хотя причины не успел ещё придумать. Мозги все ещё оставались подмерзшими.  Черноглазая секретарша Люда, слегка встрепенулась при моем появлении, посмотрела внимательно и кивнула головой:"Заходи, они тебя ждут!"
"Кто только не ждал мебя сегодня!"- сказал в ответ и Людино лицо сильно вытянулось от удивления, но я уже открыл дверь. У шефа было крепко накурено и открытая маленькая форточка не справлялась с дымом. Шеф взглянул вопросительно на меня своими светлоголубыми выпуклыми глазами, но ничего не спросил, а обернулся в сторону стоявший недалеко от двери жены Б..ва, прикрывавшей свой нос и рот платочком. "Иди, мы тут уже сами все решим!"- сказал он ей и она избегая моего взгляда протиснулась мимо в дверь. Все замы по общим вопросам, по науке и по флоту сидели вокруг и с любопытством смотрели на меня. В какой-то момент в голове пролетело:"Они, что, все знают, что-ли?"
Шеф сказал:"Не стой, садись!"
Я сел. Поликарпов подмигнул мне. Б..в сидел недовольный с прикрытыми веками и в мою сторону уже не смотрел. Зам по флоту огромный, с огромным животом, с блестящей лысиной и всегда открытым любопытным лицом вечного ребёнка уставился на меня в ожидании чего-то забыв закрыть рот.
"Ну ты что же творишь?"- заговорил Шеф, обращаясь ко мне.  По содержанию вопроса шефа надо было ждать неприятностей, но сегодня они бы меня уже в любом случае не потревожили и к тому же я уловил лёгкую иронию в его голосе. Я посмотрел на Юру Поликарпова,  он опять подмигнул мне, словно в ожидании какого-то прикола. У шефа  по флоту ничего в лице не изменилось, он вообще то был конченный флегматик. Б..в вновь избежал моего прямого взгляда, хотя боковым зрением я поймал его. Шеф уже улыбался.  "Где же ты пропадаешь, молодой человек,  когда в коллективе зреет недовольство? Можно сказать, что бунт готовится на твоём корабле!"- он не смеялся, но было ясно, что опасностей настоящих не предвидится. Он тоже недолюбливал и подозревал своего зама по общим вопросам в не лучших карьерных намерениях.
"Это все про те же перчатки разговор?"- спрашиваю. Шеф ничего не сказал в ответ, но повернулся так, чтобы всех видеть одновременно. Юра улыбался во всю, кивая головой, подтверждая мою догадку. Зам по флоту поворачивал свою голову в обе стороны, как радар, пытаясь увидеть и понять настроение каждого в этой комнате. Б...в быстро заговорил:"Это не просто про перчатки! Это про отношение к своим обязанностям, про заботу о своих работниках, про ответственность и дисциплину! Если коллектив единогласно выразит свое недовольство.."- тут он сделал паузу:"Знаешь, что за наказание раньше за такое бывало?!"- он даже голос свой слегка понизил для придания большей значимости своему вопросу.
Зам по флоту инертно, но с согласием ему кивнул. Честное слово было смешно. "Слушай"- говорю:"мы заявку год назад на спецодежду вместе составляли и ты сам её утвердил! Где твоя жена нашла такие требования для работы с коллекторами и сами эти перчатки, я не знаю? Как наш отдел снабжения работает, ты в курсе. Если не было позиции в заявке с них взятки гладки, и если мы начнём сейчас срочно требовать, то нужно будет это обосновывать критическими обстоятельствами, а я таких в этом случае не вижу".
Б..в:"Послушайте, мы на государственной работе, прошу не называть ведущего инженера вашего сектора моей женой".
Похоже я его достал, раз он на вы перешёл.  Он продолжает:"У вас в секторе большинство работников современные женщины, которые хорошо следят за собой, в том числе и за своими руками. Они ведь все молоды, у них маленькие дети, они делают маникюр и мы не вправе заставлять их делать грубую работу без перчаток!"
Я:"Да разве же я заставляю. Всю работу, что они делают, прописана у них в должностных обязанностях, а что касается перчаток, так у нас их там пять разных разновидностей, резиновые, полипропиленовые с крошкой на рабочей поверхности,  хлопчатобумажные, пятипалые и трехпалые из плотных тканей..."
Он перебивает:"Но удлиненных из плотной медицинской резины у нас нет!"
Я:"Я не отрицаю, что их нет, но и не уверен, что если бы были, то женщины предпочли бы в них работать!"
Шеф:"Объясните мне, что это за перчатки такие?"
Я:"Патологоанатомы ими пользуются. Можно будет Ольгу Ивановну в посьетской больнице спросить. Они там должны быть, но вряд ли она их использует. Всех посьетских покойников везут в районный морг в Славянке"..
Смотреть на шефа сейчас было одно удовольствие. Он прошёлся своим взглядом по нашим лицам. Юра с удовольствием закуривал новую сигарету не спрашивая разрешения. Б..в гримасой изобразил по этому поводу слабое недовольство. Зам по флоту так и остался в недоумении с открытым ртом, но видно было, что тема про перчатки ему показалась довольно интересной.
Б..в приготовился что-то ещё сказать, но Шеф опередил его:"Хватит х..рней заниматься! В котельной топлива на неделю осталась, а к концу месяца холода усилятся, вот тогда я с тебя за эти перчатки спрошу!"

Как то так начался мой день сегодня. Ещё не было десяти часов. 

Впервые в жизни..

 

      Ночью, на азовском пляже, недалеко от основания Белосарайской косы, у затухающего костра я впервые в жизни поцеловал девушку. Ночь была тёплая,  тихая. Слышны были только лёгкий шелест от мелкой волны на берегу, небольшая возня, шёпот и вздохи засыпающих в палатках, а также потрескивание углей  и стрёкот цикад.
Мы лежали на животах, на нагретом за день песке возле углей и играли в фанты. Я выиграл и мой приз был Лариса Шевченко. Мы с ней вместе сидели за одной партой в 8-м классе. Она была скромной, много читала и тогда с ней было легко общаться, поскольку я читал те же книги.
        Сейчас мы окончили девятый класс, в котором нас рассадили. Меня и "ваганчика", Вовку Ваганова поместили на заднюю парту ибо и он, и я саботировали  украинскую литературу. Никаких идейных причин для этого не было, просто не хотелось учить лишние уроки. Вовка приехал в Жданов из Перми, а я из Хабаровска. За этот год Лариса выросла и превратилась в красивую взрослую девушку. У неё были большие голубые глаза, полные губы, прямой гладкий лоб, мягкий подбородок, изумительная шелковистая кожа и золотистые, вьющиеся волосы. Она оставалась все той же доброй, спокойной и общительной девушкой, но уже вовсю сформировавшейся в по-настоящему взрослую. Луна где-то была за облаками, но её света нам хватало. Привыкшие к темноте глаза позволяли мне хорошо видеть лицо Ларисы. 

      После экзаменов мы всем классом выехали за нашу азовскую Ялту и расставили палатки прямо на обширном песчанном пляже, недалеко от родника с пресной водой. Три дня мы целыми днями купались, готовили на костре выловленных азовских рыбешек бычков, бродили по окрестностям, ловили ужей и тарантулов, играли на гитарах и пели до поздна. Без родителей и воспитателей жизнь была совсем другая. Здесь не было обязанностей, дисциплины и подчинения. Все действия и деяния происходили спонтанно, на душевном подъёме от чувства свободы и независимости. Мальчики ставили палатки, заготавливали дрова, разводили костёр, ловили рыбу, девочки обустраивали быт, наводили уют, готовили еду, руководили мальчиками... купание, игры в волейбол, футбол на песке, километровые походы в обе стороны по пляжу, заплывы к горизонту, посиделки днем в тени, вечером у огня. Смех, крики, пение, дурашливая борьба, приколы, разговоры о том, о сём,  о будущем, измазанные и разрисованные зубной пастой или чёрными  углями лица по утрам, облупившаяся о солнца кожа, охрипшие голосаа...хорошо помню, как зажигали на гитарах Витя Баранец и Леха Пешков. Интеллект и эрудиция Сергея Скрябина в смеси с простецкими приколами Сергей Вахнова наполняли нашу жизнь под открытым небом незабываемым содержанием. Вовка Ваганов опять запал на кого-то из девчонок и краснел не по делу каждые полчаса. Крохотнык сестрички близнецы, Люба и Галя Хахалевы, держали всю жизнь в нашем таборе под негласным контролем, у нас не было даже мелких ссор, не копился хлам вокруг и всегда было, что поесть и .....ни грамма алкоголя, ни капли никотина, похоже мы все были еще настоящими девственниками и девственницами.
       Неподвижное лицо Ларисы в лунном полумраке выглядело загадочно и казалось похожим на мраморное лицо Венеры миллосской. Но у Ларисы были руки и она была слеплена из живой и жаркой плоти. Совершенно не помню смысла этой игры, но играли мы строго на поцелуйчики. Мой выигрыш, я и целую! Лариса повернулась ко мне, публика замерла, я окаменел. В конце-концов как-то решился и поцеловал её в гладкую, шелковистую, упругую щеку, хотя губы были совсем рядом. Мне и этого хватило. Озноб прошёл по всему телу. Мне хочется думать, что и она меня поцеловала, но это вряд-ли.  Мы были тогда очень и очень целомудренными.
Как иначе объяснить моё потрясение, поворот в сознании и смену парадигмы... тогда я слова такого, конечно, не знавал, но всю обратную дорогу в город на переполненном автобусе мой взгляд постоянно останавливался на лице Ларисы. Она была усталой, как и все мы. Ее тяжелые, крупные, хорошо очерченные веки с длинными ресницами, изумительно обрамляли красивые слегка выпуклые светло-голубые глаза.Дни наши были длинными и активными, ночи короткими и бессонными. В глубокую дрёму мы падали под самое утро, а просыпались, как из под наркоза от шума соседей, от буйства и активности друзей, которые засыпали рано.
       Я смотрел на Ларису и она становилась мне все милее и ближе по какому-то внутреннему, новому состоянию. Собственные мысли и игра воображения смущали. Я мог себе представить, как обнимаю её, а вот  ответного поведения Ларисы представить не мог. У меня ещё не было решения, кем стать в будущем,  но видеть Ларису рядом с собой во взрослой жизни я уже мог. Много мыслей о ней роилось тогда в голове, но в автобусе она ни разу не повернулась ко мне.
   
      Накануне 10-го класса неожиданно, от четвёртого инфаркта, умер отец. Мы, трое  братьев,  остались одни с "неформальной" мачехой, которую отец привёл домой пару лет назад. Год пролетел быстро. Дома, было непросто, и потому я хорошенько занялся плаванием, где у нас была великолепная, амбициозная команда в бассейне "Нептун" и тренер,  к которому мы относились очень трепетно.
Потом были выпускные. И всё! Все словно кончилось в одночасье! Мы "разлетелись по свету"!
Ваганчика забрали в армию, в западную группировку войск в Германии, Серёга Вахнов прыгал с парашютом в Уральском военном округе, Сергей Боев поступил в донецкий медицинский,  Слава Третьяков, там же, в торговый, Сергей Скрябин уехал в Москву в физтех, кажется туда же подался и Толик Чех, Валера Аксёнов на истфак все в том же Донецке, а я поездами с пересадками отправился на ихтиологию в Калининград. Тот поцелуй так и оставался моим единственным, хотя в команде у нас были красивые пловчихи, а в классе все девушки стали, как  взрослые.
Н-да, похоже судьба долго берегла меня для особого случая, а времена и нравы этому только способствовали.

Ларису я никогда не забуду. Мы мало общались с ней в десятом классе. Тренировки, соревнования, учёба наскоками, тусовки спонтанные, чтение по ночам, время всегда было заполненно юношескими деяниями того времени .
Однажды её папа в респектабельном расстегнутом пальто, с шарфом на шее, галстуком на груди стоял прямо на проезжей части без шапки, между школой и их кирпичной пятиэтажкой. Они, как и Сергей Скрябин жили напротив через дорогу от школы на улице Апатова. Папа после празднования окончания проекта на работе был глубоко под шафе и его покачивало. Благо машины в те времена были редкостью и по этой улицы ходили только автобусы, да медицинский специальный транспорт в местный морг.   Лариса в тёмной школьной форме стояла на краю дороги и пробовала уговорить папу идти домой. На широком школьном крыльце роились ученики в ожидании звонка к концу перемены. Папа был невменяем. Он не слышал дочки и не отвечал на её мольбы. Было ужасно неловко, хотелось её как-то спасти, но любое действие грозило только ухудшением ситуации, привлечением ещё большего внимания к событию посторонних бездельников. Очень тогда переживал за неё, как за родную.
После школы мы больше никогда не виделись и ничего о ней не было слышно.
      

    В декабре 2022го я увидел их разбитый дом уже снесёным до самого основания. Та же участь постигла дом Ваганчика и наш, на улице Бахчиванджи, а вот дом Вахновых остался стоять, но света в окнах не было, и на стук никто не отозвался. Соседи по площадке были совершенно новыми жильцами и мой звонок в дверь  их сильно напугал. Люди на улицах практически не встречались, слышны были только отдаленные голоса строителей и шум техники. В этом же квартале дворы оставались заваленны разбитыми, обгоревшими машинами, хотя огни электрические уже светились в редких  окнах, но ни единой души вокруг.
Хочется думать, что Лариса осталась жива и находится в безопасности .

Суп Конфуция

 В один из вечеров я сидел в своей лодке с Шейном, моим приятелем из Австралии, и выслушивал его сагу о ссоре с Ерикой, импульсивной молодой женщиной, с которой они дружно и весело жили несколько лет вместе. Сегодня весь день мы с ним по очереди ныряли вокруг ветренных островов, добивая остатки трепанговой квоты в похолодавших серых, темных водах, характерных для местного ноября. 

  Сдав улов, переодевшись в сухое, наварив собранного для ужина мелкого розового гребешка и откупорив небольшую бутылку текилы сидели расслаблено, вбирая тепло натопленной каюты, наслаждаясь тишиной и покоем в шикарной, обезлюдевшей в межсезонье гавани Роч Харбор. Шейн младше меня лет на десять, имеет огромный опыт работ в Австралии на промысле "морских ушёк", на обслуживании океанских садков по искусственному выращиванию тунцов, а в Канаде он добывал морских ежей. В последние семь лет мы встречаемся с ним на промысле трепанга на аляскинском Кодьяке. Он симпатичный крепкий малый, белозубый, улыбчивый, голубоглазый, рыжебородый с хрипловатым голосом и выраженным "осси" акцентом. Глядя на него легко представляешь себе его ссыльных прапредков в кандалах,  что везли в трюмах судов из Англии в  недавно открытую тогда Австралию. Несмотря на свою смешливость Шейн очень амбициозный парень. Пытаясь конкурировать со мной по уловам он чуть не загнулся однажды переработав на глубине в 80 футов. Пришлось вызывать парамедиков, а те в свою очередь, вызвали вертолёт для эвакуации моего австралийского "мэйта" в большую барокамеру  в центре Сиэтла.

       Сегодня он опять уступил мне, но домашние проблемы с Эрикой, конечно, покрыли эту печаль. Впрочем, чтобы с ним не происходило, он всегда улыбчив и позитивен. Печаль, это не о нем, по-крайней мере внешне.
Горячий гребешок заполнил ароматом всю каюту. Этот вид невелик по размерам, его распаренные створки разламывешь руками, макаешь всю его мягкую плоть в растопленное масло и поглощаешь одного за другим, смачивая горло терпкой ароматной текилой. Пар от гребешка через лючок на крыше и через боковые окна попал на причал и к нам в гости ввалился Гэри. Это еще один из наших легендарных водолазов промысловиков,  который отметился своими причудами в молодости на калифорнийских промыслах морского ежа,  потом здесь, в штате Вашингтон,  а также на юго-восточной Аляске и на острове Кодьяк. У меня сохранилось множество ярких, животрепещущих воспоминаний от работы на его лодке в первые годы моей трепанговой карьеры. Сейчас глаза и рот Гэри широко распахнулись от увиденного сквозь пар в моей обители:"Вау!"- прорычал этот бородатый цыган, прапредки которого прибыли в Америку из ивано-франковской области ещё до революции. Здесь он Гэри Майкелсон. Там бы он, наверное, звался  Игорем Михельсоном.
Шейн быстро нашёл третий стакан и мы продолжили крошить гребешка все с той же текилой. Никто из нас не является пьяницей, поэтому мелкими глотками мы просто умягчали тяготы ноябрьского дискомфорта.
Помимо получения чека при оплате улова,  для меня это удовольствие номер два, посидеть душевно вот так вот вместе с избранными коллегами. Нудные, завистливые, высокомерные или подлые в их число не входят, но они есть. Работать с Гэри трудно, опасно и лучше этого избегать, но в баре или вот здесь,  в моей каюте он настоящий душка, улыбчивый, разговорчивый, очень  комфортный.
      Гэрри:"Как дела, парни?"
Шейн:"Русский не дал мне сегодня, как следует развернуться и пару раз натянул мой шланг до предела, но это ничего! Хахаха!"
Я:"Я не дал? Это ты  тянул до последнего, прожигая дневной свет и моё время зазря на полупустых участках! Мы могли бы в полтора раза больше собрать!"
Шейн:"Не волнуйся, мы и так неплохо сработали!Хахаха!" Это Шейн.  Он все заканчивает со смехом, особенно если косяки именно за ним. Он  сегодня, действительно, упирался без нужды на малопродуктивных полях, несмотря на перенесенную "кессонку" дух соперничества в нем не убавился ни на грамм.  Поэтому то теперь я его на своей лодке держу только на мелководных участках. Было бы лучше, если бы мы чаще переходили в поисках более продуктивных мест.
Я:"Как у тебя дела, Гэрри?"
Гэри:"Мой долбанный матрос не пришёл, и я один весь день провозился в порту с долбанной гидравликой!"
Это старая история и я спросил его просто для поддержания разговора. Матросы неохотно идут к Гэри, зная его характер и темперамент. По какой то причине на своей лодке Гэри превращается в деспота. Также и с лодкой, несмотря на ежегодные вложения, обновления и смену моторов, оборудования, удлинение корпуса, она у него постоянно в ремонте.  Мы только гадаем откуда он берет деньги на все это.

      Зазвонил мой телефон. Это была одна из тётушек сестричек:"Вася, у нас знакомая в Нордгэйте сдаёт часть своего дома. Это, как квартира с отдельным входом и местом для парковки машины. Тебе интересно?"
"Да!"- кричу я в телефон:"Дай мне номер, пожалуйста!" Получив номер, решил не медлить.
"Окей,  парни, наслаждайтесь дальше без меня! Шейн, закроешь кабину и прибери тут после себя, мне надо сваливать! Завтра раскэшу чек и переведу тебе деньги. Извини, Гэри, надеюсь у тебя все наладиться, трепанга еще хватает, но найти его, конечно труднее, чем летом! Пока!"- хлебнув чая я порадовался, что бутылка с текилой выглядела едва початой. "Брэд бы посмеялся над нами!"-сказал я показывая на бутылку. Гэри и Шейн хохотнули.
"Не волнуйся, русский, мы без тебя постараемся не посрамиться!Хахаха!- прохрипел Шейн. Гэри тоже посмеялся. Брэд, наш общий друг из трепанговой индустрии. Он пьёт как рыба, а за этих двоих можно было быть спокойным. Через пять минут покончат с гребешком, а бутылку заткнут пробкой. Оба, в общем-то,  следят за своим здоровьем.
Быстро собравшись я пошёл по пирсу к машине, надеясь успеть на паром и наслаждаясь от одной мысли, что наконец-то можно будет иметь уединенное, приватное жилье.

      Нюра встретила необычно приветливо. Она была опрятна, спокойна и с неким любопытством во взгляде. "Засиделась ты, Нюра, в девках!"- эта мысль возникла в моей голове при встрече. Для женщины средних лет, вполне устроенной, с хорошей работой, остро нуждающейся в мужчине, в нашем штате она давно могла бы наслаждаться жизнью с достойным компаньоном. Не будучи экспертом по марьяжным делам я однозначно пришёл к заключению, что дело здесь только в ее сварливом характере и в завышенных ожиданиях. Впрочем моё дело сейчас просто известить Нюру о моём отъезде и упаковать свои шмотки.
      

     -"Рита, говорит, что ты теперь знаменит!?"- вдруг практически восторженно полувопросительно произнесла Нюра глядя на меня расширенными глазами. Она стояла в дверном проёме загораживая мне вход. Я шагнул вперёд, она посторонилась, но продолжала смотреть мне в лицо ожидая ответа.
Рита, одинокая пенсионерка, наша соседка по дому. Она выросла с родителями, братом и сестрой, в Монтане на огромной ферме с которой сбежала навсегда, как только ей исполнилось 16 лет. Потом она прожила бурную, турбулентную жизнь, а растеряв родных и друзей, на пенсии уединилась в этом небольшом доме по соседсту с Нюрой. Рита сильная, крепкая невысокая женщина, чешских корней, с высокой причёской, как у Анжелы Дэвис, толстыми очками, низким прокуренным, повелительным голосом. Совсем недавно мы как-то естественным образом познакомились. Я долго не мог завести свой трак на площадке у дома, она курила в это время на своем крыльце, а потом насмотревшись на бесплодность моих усилий, просто подошла и предложила
использовать её сервис "триплэй" для вызова технички. Это помогло и сильно растрогало меня. До этого не менее года мы, практически не общались и она выглядела нелюдимой особой. Она и есть такая, но если видит чьи то посильные ей проблемы, не колеблясь предлагает свою помощь.
        Это сейчас я Риту знаю так хорошо, а тогда мы впервые с ней разговорились и я рассказал ей историю с наездом на будку у паромной переправы и даже показал ей газету с заметкой. На Риту газета произвела сильное впечатление. Она сказала:"Вау!"- и посмотрела на меня, как на пришельцы с неба. Очевидно, что потом они с Нюрой общались. У Нюры все еще не изжит иммигрантский комплекс неполноценности и она часто обращалась к Рите за житейскими советами. Рита, хоть и осуждала Нюру за неразборчивость в мужчинах, особенно ей не нравился безликий, неухоженный чёрный парень, но никогда не отказывала ей в помощи. В случае с чокнутой американкой, которая мочилась врагам на дверные коврики, ритина помощь и вовсе оказалась решающей. Рита так возмутилась вмешательством этой чокнутой в личную жизнь Нюры, тем более, что именно она, Рита, рекомендовала Рика для работ у Нюры, что немедленно потребовала номер телефона возмутительной особы и тут же набрала его:"Listen, honey! (Послушай, дорогая!)"- прорычала она в трубу голосом флотского адмирала:"What the hell are you thinking of yourself!? How dare you interfering in private life of my dear friend? You don't have any warrant or current valid license to control somebody's private lives and deeds!!!... (etc.)!" (Что ты о себе возомнила, черт побери! Как ты посмела вмешаться в личную жизнь моего дорогого друга? У тебя нет никаких полномочий и предписаний для этого .. и т.д.). Это и на меня произвело сильное впечатление и я намотал себе на ус ибо, действительно, если твой английский слаб, а поведение неуверенное, находятся порою местные, которые принимают таких иммигрантов за недоумков и с удовольствием начинают свою менторскую активность с претензией на благие намерения.  Технически за псевдовластную самодеятельность, этой чокнутой, вполне можно было бы предъявить реальные претензии именно к этой особе, а не к Нюре. Ритин звонок сдул, много раз  упомянутую здесь Нюрину подружку,  напрочь из ее жизни и коврики под дверью у Нюры также остались непорочными.

    Я вошёл в комнату, Нюра засеменила за мной. "Это правда, что о тебе в газете написали?"- она просто сгорала от нетерпения в ожидании ответа.
"Ну,  да"- говорю:"Там местная газета в этом городке".
Она:"Покажи!" Я смотрю на нее и глазам не верю, она только что не дрожит от нетерпения. Пошёл в свою комнату, принёс большую многостраничную газету, развернул на нужной странице и показал пальцем обзац в пару десятков строк, а также и на фотографию лодки на трейлере, где я на палубе и менеджер рядом стоит.. Нюра аккуратно развернула оба листа двумя руками и слово за словом перечитала написанное. Долго рассматривала фотографию, потом положила газету на стол. "Я дочке об этом расскажу"- и она полувопросительно посмотрела на меня.
    

     "Слушай"-  говорю:" я нашёл жилье ближе к моей работе и через неделю буду переезжать".
Нюра, какая то совсем другая теперь, промолчала, словно не поняла, что я ей сказал, а потом говорит:"Знаешь, я решила отдать дом банку, чтобы не выплачивать займ и переехать к дочери, в Беллевью, у них там огромный дом со студией на первом этаже, но ты можешь жить здесь ещё с полгода, пока они его не выставят на продажу".
Хммм, как то разом наладились и жизнь и отношения. Мы опять сыграли в этот вечер в карты. Я все равно поддавался и в этот раз она, кажется, поняла это. Мы не пили вино и она не праздновала свои победы. Когда расходились она вдруг вспомнила:"Ты мне так много рассказывал про трепанга, про его уникальность, про то, что это эликсир молодости, но ни разу не предложил и нё угостил меня им".
Я говорю:"Как то не думал, что это тебе важно. Ты еще молодая,  здоровая, отлично выглядишь! Пожилые люди начинаю искать эликсиры".
Она:"Послушай, мне уже 52!" Она погрустнела. Притихла.
Я:"В холодильнике есть несколько фунтов варёного,  можешь взять половину".
Она:"А что я с ним буду делать? Я его видела. Он чёрный, скользкий, прямо скажем, пахнет  не очень!"
Я:"Примерно также с варенными грибами, но если суп сварить,  через сутки он набирают ароматы специй и всего прочего, что ты туда положишь и его вполне уже можно есть. Даже с удовольствием".
Она:"Вот вот, ты мне, как раз про суп и говорил. Суп Конфуция, верно?"
Я:"Суп повара Конфуция"- уточняю.
Она:"А ты варил уже?"
Я:"Ни один раз, но не по полному рецепту. У нас нет акульих плавников и ласточкиных гнезд. Все равно получалось неплохо".
Нюра смотрит вопросительно, по доброму. Совсем Нюра другая стала.
"Может приготовишь?"- говорит и видно, что не верит, что соглашусь. А я, наоборот, думаю, почему бы и нет. "Завтра"- говорю. 
На том и разошлись. Я достал контейнер с трепангом из морозилки, поставил его в раковину на кухне и попросил Нюру закрыть Мурку в спальне, чтобы не разодрала случайно наш "эликсир".
"Мурку вчера усыпили, она совсем немощной была"- глаза Нюры повлажнели и она скрылась у себя.
     Утром, помня обещанное, поставил большую кастрюлю на огонь, залил в неё куринный бульон из картонных контейнеров, купленных в "сэйфвэе", стал готовить трепангов. Оттаявшие они слегка разбухли, размякли и под струёй холодной воды заблестели упругой кожей. Важно тщательно вымыть остатки песка на внутренней стороне, у некоторых легко отделяется мышечный, мешок, тогда его отделяешь и нарезаешь все вместе небольшими кусочками. Их можно сразу вкладывать в нагревающийся бульон.
Легенда об этом супе гласит, что его рецепт действительно изобрел повар Конфуция в честь "Восмерых храбрецов под руководством буддийского монаха Архата, пересекших в ладье ночью бурное море!" Кто были эти храбрецы, мне до сих пор неведомо, но во многих сувенирных лавках Китая можно найти сувениры с ладьей в бурных волнах. Их вырезают из красного полированного дерева или отливают из металла покрывая его золотой патиной.
В итоге рецепт состоит из восьми компонентов в честь каждого храбреца, а куриный бульон является девятым компонентом в честь самого Архата.Трепанг, рыбий пузырь, рыбьи кости, ласточкины гнезда, акулий плавник, сало, спаржа, столовое вино, это и есть полный перечень главных копонентов данного супа. У меня всегда есть трепанг, легко найти бульон и спаржу, все остальное  приходится импровизировать. Для Нюры у меня был хороший куриный бульон, мой трепанг,  далее пошли белый сладкий нарубленный лук, немного спаржа, филе трески кусочками, мелкая картошка, орехи кэшью, для аромата я как-то добавил ложку арахисового масла, и в конце две ложки обычной водки. Вот такой вот эликсир я сварганил пожелавшей омолодиться Нюре. Конечно же сначала я все попробовал сам. Хотите верьте, хотите нет, пока она приготовила себя к обеду я съел две плошки этого супа. После работы в море у меня тогда был хороший аппетит. И, честно, получилось неплохо, сытно, ароматно, трепанг впитал в себя бульон и арахис. При этом он был мягкий, но достаточно плотный, чтобы ощущать его текстуру и жевать с удовольствием. Точно лучше, чем большинство грибов, которые я едал. Густой бульон хотелось пить чашками. Он получился какой-то новой породы, словно образовался гибрид шурпы и сафрана. Вываренные кэшью можно было мять языком о нёбо, можно было легко жевать не беспокоясь за здоровье зубов и не опасаясь забивки волокнами пространств между ними. Картошка добавляла шершавую мягкость в полости рта , а вниз обработанные здесь продукты комфортно и тепло устремлялись без какой-либо угрозы внутренним органам.  Желудок блаженно принимал импровизацию легендарного супа, обещая спокойное пищеварение, лёгкое насыщение, а также заряд энергией организма на продолжительный период.
Оставалось только надеятся, что и Нюре суп тоже понравится.
И он понравился! Она осторожно съела полную тарелку, и сидела некоторое время с изумленным видом.
"Как ты думаешь,  насколько он может омолодить?"- спрашивает задумчиво Нюра.
"Лет на пятнадцать, запросто!"- говорю так легко,  как до этого легко изменил весь рецепт. Трепанга то я ничем не подменял и его там было в достатке. А в том, что он весьма и весьма полезен,  восстанавливает соединительные ткани в наших деградирующих кровеносных сосудах, в наших суставах, в подложке нашей кожи, делая её упругой и блестящей, в этом я был уверен и не кривил душой. "Ешь, Нюра, трепанг регулярно и ты в этом сама убедишься!"- Это все, что я ей сказал. Нюра достаточно умная женщина. Она знала, что когда мы расстанемся ей негде будет найти трепанга, чтобы есть его регулярно. Поэтому она наполнила вторую тарелку и с удовольствием ее опустошила. Причем она наловила в кастрюле небольшой ложкой большое количество кусочков самого трепанга. Бульон и картошку с орехами она уже не очень хотела.
Что от них за прок в соединительной ткани? И уж их то она всегда найдёт в любое время.
Поблагодарив за обед,  Нюра убрала со стола и помыла посуду. Я ушёл к себе с намерением начать потихоньку паковаться, но вместо этого прилег на диван и заснул часа на полтора.  Когда проснулся решил сходить в ванную освежить лицо и все-таки приняться за дела. Выходя из ванной увидел Нюру стоящей у окна с глубокой миской потихонечку жуюшей все еще тёплого трепанга.
"Надо же, как угодил ей! Она наверное захотела разом помолодеть лет на тридцать!))"- как то так подумалось мне.
Есть сегодня более не хотелось и вечером я вновь уснул без ужина и даже без чая. Хорошо спалось. Планы определились, отношения наладилась и сны, если и были, то спокойные и приятные.
Проснулся неожиданно часа в два ночи. Проснулся от грохота и тряски, как при землетрясении. Дверь в мою спальню распахнулась резко,  ударилась о край моего футона с невероятной силой подбросившей и потрясшей меня. Ни черта не ведая о том, что происходит подскакиваю вместе с простыней и чуть не слепну от яркого электрического света, а дальше больше, видение мокрой, растрепанной, взбешенной фурии в слабо запахнутом длинном халате с широкими рукавами,  орущей матерным рыком:"Ты что, убить меня захоотееел!!!!" , снесли мой сон и дремы напрочь!
Бедная Нюра, а это была она, стояла на дрожащих ногах, удерживая себя руками за дверь и стенку возле выключателя. Лицо ее перекосили неведомые мне страдания и очевидная  ненависть.  Оторавшись, казалось что она была готова зарыдать, но неожиданные спазмы по всему телу и ужасный звук в горле придали ей такие силы и энергию, что она мгновенно исчезла с моих глаз, словно кадр в кинозаставке. Стук бегущих ног по полу, грохот двери,  отдалённые звуки рыгания, всхлипы, кашель, прерывались рыданием и  проклятиями в адрес вашего покорного слуги, мой читатель.
   Мы оба не спали до самого утра. Все признаки белкового отравления были налицо и, Нюра, дипломированный советский медик, который также прошёл американские классы медсестер, не могла этого не признать в конце-концов. Мне оставалось только готовить промывочные растворы из Нюриных аптечных припасов. Их было здесь в достатке. Самой промывкой я не занимался и даже воздержался от наблюдений таковых. Я не медик по жизни,  отворачивался даже в случаях, когда моя дочь меняла памперсы у внучки.

К утру дела более менее наладились, похудевшая, побледневшая  Нюра  уснула. Лицо ее от многократных умываний полностью лишилось даже следов косметики. За ночь Нюра потеряла не менее пяти фунтов. Если посчитать улетевший напрочь через все ее отверстия суп, то и того более. Уставшее лицо ее осунулось, расслабилось, разгладилось и, как хотите, но  оно стало почти младенческим. Я смотрел на нее спящую и понимал теперь, как могла бы выглядеть Нюра, если бы умерила свои амбиции и бережнее относилась к остаткам своей девственности, ну и трепанг бы ела, хотя бы время от времени.
Как-то так.

Через два дня она полностью оклемалась, почувствовала свою телесную лёгкость,  проверила себя на весах и зашла ко мне в комнату. Прочитав её смиренное выражение, понял, что хочет извиниться за ту ночь. Поносила она меня тогда знатно, как извозчик, как портовый грузчик, как падшая обиженая женщина, как разгневанный армейский сержант, как пьяный боцман на нашем траулере... даже тогда, когда я носил ей бутылки и грелки с промывочными растворами..
      Тем временем я уже заканчивал паковаться, мои мешки и коробки стояли вдоль стен и  мне оставалось только собрать развешенные по стенам, портреты, пейзажи, календари. Она первый раз вот так вошла сюда ко мне. Дверь была открыта. Вошла и тут же забыла  зачем,  рассматривая все, что ещё висело по стенам.
"Ты сколько лет живёшь один?"- спрашивает. Продолжаю паковать и заворачивать, а в то же время пытаюсь сосчитать годы. "Всё ещё любишь?"- спрашивает опять. И, вот тут хочу заметить одно её замечательное качество, если ты ей не ответишь, она не настаивает,  просто задаёт тебе другой вопрос.
"Что же мне девчонкам то сказать?"- говорит, а сама стоит в реальном недоумении.  Я:"Что за девчонки? Что тебе им нужно сказать?"
Она:"Ну, почему у нас ничего не случилось? Я тут с тобой столько времени прожила".
Я повернулся к ней.  Вижу, что все серьёзно, не по-детски это.
Говорю:"Скажи им, что меня на войне ранило!"-
"Хахаха!!!"- так весело и  облегчённо засмеялась Нюра.
И, в общем-то это все про Нюру. С тех пор прошло уже десять лет. Иногда Рита, случалось, получала звонки от неё, но и это тоже было уже очень давно.
Я же продолжаю ловить трепангов, но если захотите их попробовать, не спрашивайте меня, делайте это на свой вкус и риск.
Чао!