Про нашу породу

 На фэйсбуке попалась заметка про недавно ушедшего режиссёра хороших советских фильмов. Несмотря на его многолетнюю популярность, известность и большой перечень успехов в заметке он подавался тут прежде всего, как критик тяжёлого режима, несуразной жизни, беспросветного существования и недостаточного вознаграждения, совершенно недостойного его необычайных талантов. Поклонники режиссёра выложили снизу множество цитат из воспоминаний своего кумира. 

Фильмы, действительно, были хорошие, некоторые из них довелось посмотреть, о некоторых слышал, хотя не было среди них таких, которые бы зацепили на всю жизнь, как,  в случае с "Собачьим сердцем", "Калиной красной" или "Белым солнцем пустыни".

Вот что зацепило, так это его  "открытие" о том, что в советское время "была де выведена особая порода советского человека"! Ни больше,  ни меньше!  Конечно оригинальности в этом немного, если вообще. ., ибо в наше недавнее, бурное либеральное время и нынешнее дремучее и, буквально, убийственное, кто только не прошёлся по нашему  народу и эпитетов тут было много больше, хлеще и похабнее, чем вот такое "глубоко генетическое" из уст  кинематографиста с эстетическим, гуманитарным образованием. Волей не волей подумаешь, да что же мы за порода такая?

        Местный сосед Гэри, возрастной архитектор по образованию, наследник земель в нашем округе в шестом поколении из шотландских эмигрантов, любитель вмазать  за компанию и добавить несколько белых "линий" через нос, как то во время пьяных дебатов на политические темы сильно разошёлся.... ничего особенного у него сказать не было. Все его красноречие было заемным, считанным из передовиц местного варианта "партийнойправды" Вашингтон пост, главных новостей ТВ на СиЭнЭн или эмэсэнбиси, но говорил он беспрерывно, не давая никому рта открыть. Высокого роста, самый старший в компании, самый старинный обитатель на районе, единственный из нас рождённый, а не натурализированный американец, вежливо приглашенный к нам пожрать и выпить,  считал, что право имеет. Внимания он не завоевал, все были под шафе, но в какой-то момент я все же посчитал, на правах хозяина, что могу что-то вставить ибо разговор шёл на моей территории, на моей веранде,  моего дома:"Слушай, Гэри, дай мне кое что сказать!"- ибо был я не во всем был с ним согласен, да и разговор разбавить и  поддержать, казалось, что не помешает.  Особенно убеждать ни в чем не собирался, но ситуация требовала поставить гостя на паузу.

Гэри завис на секунду, а затем догоняя утраченное, не меняя темпа и интонации выдал это:"Слушай, русский, ты вырос в Гулаге, тебя кормили картошкой, поили водкой! Что ты можешь мне сказать!?" И прозвучало это столь естественно и органично, в контексте врожденной веры в собственную правоту местного государственника из пикейных жилетов, что ни на шутку не потянуло, ни серьёзного ответа не требовало в силу абсолютного, почти детского наива этого быстро стареющего человека.

Вот такая вот мы порода:

 мало ели, много пили, спорт, медицина, образование, жилье доставались бесплатно, росли  мы расслабленные, бесхарактерные, привыкали к халяве, к пионерским лагерям, к ведомственным санаториям, профсоюзным путевкам и молоку за вредность. А вот по-настоящему хорошей халявы нам не доставало. Хотелось бы еще машинами, да покруче,  загранпоездками "куда захочу", домами пошикарнее, хлебами побелее,  да с маслом, еще лучше пицей, стейками миньенами, винами итальянскими, коньяками французскими, фильмами голливудскими. Короче твари мы какие-то, мордами безликие,  телами немытые, душами несветлые, характерами обмятыми,  всем миром и богом  проклятые. Много хотим, но ничего не заслужили и ничего не достойные! 

    Но не все! Есть ведь вот такие светила,  это я опять про кинематографиста, личности  они с умом ясным, богом помеченны, талантом врожденным наделены,  генетика у них стойкая,  к выведению неподдатлива! Их порода крепка, душа не замутненная, глаза ясные, души непохабные, тела чистые, в бороде капусты нету, пахнут хорошо! Читаю и хочу понять, почему же сам я не такой? Перечитываю все про этого гения!

И вдруг, он мне попался! На жалобах прокололся!

 Удостоили его как то самого "Оскара", а туда на номинацию надо в смокинге явится! Дальше речь его почти прямая:"А у меня смокинга то  никогда и не было!"  Дожили! Смокинга у него нету! Как бы и носки не оказались с дырами незаштопанными!

"Но!"- продолжает воспоминания гений:" на Мосфильме нашли какой-то,  что по размеру подошёл, да но ведь ткань-то там оказалась в два пальца толщиной!!! В итоге на номинации все были в лёгких смокингах, а я от жары в мосфильмовском страдал. Совсем мне не до Оскара было!"

Страдал!!!

Поговорить бы тут про страдания, но, что-то не тянет, особенно, сегодня.

Знаменит десятилетиями, воспет,  оплачен, проживает в столицах, гостинницы на съемках оплачены, питание там на пять, транспортом обеспечены, командировочные идут посуточно, а потом  гонорары, а вот смокинга нет?!

Похоже мало мне про смокинги рассказывали, если вообще... интернет вот подсказал,  пиджак это, по английскому и по ихнему же покрою! 

Подивиться бы тут впору, дескать, да что же ты за порода такая знаменитая, богом избранная, людьми замеченная, премиями одаренная, а вот  пиджака заказать не сподобался? Хотя бы и смокинга по английскому! 

Даже мне, особи от сохи,  в сибирской глухомани рожденной,  школу окончившему в мариупольской копоти трех сталелитейных гигантов,  диплом получавшим в разваленном и разбомбленном  союзниками Калининграде,  студенту к 18-ти годам лишенному любой финансовой поддержки, кроме стипендии в 35 рублей, а также окормлявшемуся за счёт летних подработок в студенческих стройотрядах, в случае необходимости, удалось обрести костюм моего покроя в ателье индивидуального пошива.  Располагались эти ателье на главных улицах каждого городского района по всему огромному Союзу, включая самые захолустные! И там за

10-12 рублей проведут  работу над брюками,  25 за костюм возьмут вместе с пиджаком. Приталят, расклешат, пуговицы и ткань на выбор, за двубортный пять рублей доплатить придётся и всего делов. Счастья потом на десяток лет удалось растянуть. Дружками на свадьбах друзей не стыдно смотрелся, сам под венец сходил, диплом защитил, и до диссертации приберег его. Только галстуки менял.

А вот светлейшему и прославленному, обцелованному актрисами и генсеками, кинематографисту нашему счастья такого испытать не довелось! Хотелось ему его только за госсчёт, а потом  покуражится, да про  жару поплакаться! Вот это порода!  Душа тонкая, мысли летучие, а тело даже кожей непокрыто. И столько там лайков стояло, а какие комменты шли, да сплошным потоком с цветочками и сердечками.

Душевно все это, но не на всех! Они себе там процент какой-то определили!

А почему?

Блестящая идея

 Мне пришла в голову идея!

Блестящая, по-настоящему!
Вообще-то блестящие идеи часто приходили мне в голову. Особенно, когда я бывал расслаблен,  во сне, или наоборот, бывало, живешь тут под долгим нервным стрессом, а он неожиданно прерывается неким озарением-просветлением, а иногда, впрочем,  идею просто, как искру,  выбивало "яблоко упавшее на голову".
К сожалению почти все эти идеи легко забываются, если им не уделить должного внимания, или блекнут  при их тщательном рассмотрении.
В долгой теперь уже жизни, кое-какие из этих идей удалось запомнить, развить и даже реализовать. 
Не бог весть какие по величию, но были среди  них и яркие по-существу, а некоторые просто хорошо запомнились навсегда, но остались в невозвратном прошлом, как и ранняя молодость, которую никому еще вернуть не удавалось.
Об этих идеях, может быть потом, поговорим, а вот именно об этой, даже не знаю, как начать?
Тут озвучить её не могу, только Илону Маску, приватно, да и то на определённых условиях. Он поймёт. Не хочется испытать горечь и разочарование, как это случилось с реализацией хорошего проекта в городе моей юности, когда твой проект был реализован благодаря твоей идее, твоему плану, твоим вложениям, твоим усилиям в течении нескольких лет, но твое же право не закрепленое в добротных скрижалях, жадные люди, даже когда-то чень близкие тебе,  охотно и легко оставляют тебя, но .....это не туда....

     В истории человечества многие авторы супер идей широко освоенных  людьми канули в лету, а жаль  и очень, очень.. особенно хотелось бы мне узнать-увидеть момент изобретения  и лик автора, изобревшего и посадившего колесо на ось
Пирамиды египтяне строили без колес, караваны с шёлком шли пешком на верблюжьих горбах, Чингисхан передвигался только верхом, и в Америке до Колумба цивилизации Инков и Ацтеков, не говоря о тысячах иных индейских племён,  также жили без колёс, а вот римляне воевали уже на колёсницах, водяные и ветрянные мельницы крутились в Европе  на осях, с такого то века,  пар был обуздан  тоже благодаря колесу, а уж, как потом всё закрутилось, завертелось и вот с тех пор никогда и никому колесо уже не остановить, не отменить, не заменить. Их будет только больше этих колес, больших и малых, да только где тот автор или авторы,   ушли в неизвестность. Жжжжаль, по-настоящему.  Хотелось бы знать, а не гадать о том, да, как же это было?. То же, например и с порохом, компасом, ракетой, шелком, бумагой и фаянсом, но
тут мы хотя бы ведаем, что это были китайцы, а вот сами блистательные моменты откровений, в которые это свершалось и опять же имя и облик каждого из гениев, которые высекали эти живительные для всего человечества "огни", пропали в небытии оставляя нам никчёмные возможности бесконечного гадания.

     Давным-давно в морозную, январскую, лунную  ночь мотор моего мотоцикла "Днепр" заглох, ровно на полпути между паромным причалом в центре Хасанского района и пункте назначения на мысе Шелеха в Посьете. Мороз стоял "не детский", он пробирал мою плоть до самых костей. Не спасали, ни тёплое бельё,  ни экспедиционный, экспериментальный, "бамовский" костюм, ни меховые шапка и рукавицы. Десятки ударов по рычагу педали также не давали достаточной искры остывшему топливу,  мотор не схватывался и не развивал обороты. Лицо немело, пальцы на ногах слипались в одну ледышку, нутро окаменевало, все тело сотрясала неуемная дрожь.  Казалось, что яркая, полная луна на высоченном безоблачном небе с мелкими, далекими звездами, своим светом излучала этот самый безжалостный холод. Именно тогда в медленно и неуклонно умирающем мозгу родилась мечта о безпроводном, компактном телефоне, по которому через космос можно было бы дозвониться в любую точку мира и вызвать скорую помощь, милицию, пожарников, или хотя бы донести последнее слово до своей любимой теряющим подвижность, языком.
К счастью в жуткой тишине под бесконечным небесным куполом,  убийственно-холодного, яркого, ночного пространства неожиданно прозвучал зловещий, глухой, утробный рык из правого, кустистого придорожья. Провал в памяти не даёт мне сейчас точной картины того, как именно это случилось, каким образом мгновенно ожил окаменевший мотор  "Днепра" и , как летел  он потом без остановки до самого порога маленького, жаркого внутри домишки,  на улице Экспериментальной, кривым шрамом рассекающей, дорогой нам, мыс посьетского Шелеха.
Телефон со временем создали без меня. Человечество морально и технически созрело, а теперь уже  и из дома боится выходить без этого спасительного аппарата. Ибо и помимо сибирского (уссурийского) тигра,  "задницу" каждого из нас, ежедневно подстерегает множество, в том числе и смертельных,  опасностей.
      

     Успешно защитив кандидатскую диссертацию, накануне 33-х летия,  пришла вдруг долгожданная уверенность в своих интеллектуальных силах, а с нею и жажда творить и изучать природу на новом уровне. Слишком простыми оказались вопросы научных светил пред которыми трепетал ранее, как недоумок, при защите  результатов моих семилетних исследований. 

В ту же эпоху, опять же ночью, в кабине трясской, экспедиционной "шишиги", родился план для докторской работы над "пространственной и временной диффузией донных сообществ макробентоса... ". Дарю! Молодёжи! Именно в нынешнее время, при наличии подводных дронов, записывающих устройств с бесконечной памятью и искусственным интеллектом на подходе, настало время вникать в нашу природу на всю её бесконечную глубину и непрерывную временную динамику. Моя же дорога жизни оказалась слишком крутой и извилистой. Увела она меня навсегда из любимой, тихой, вдумчивой, академической среды.
Жалеть уже поздно, а, наверное, и не о чем. Наша наука вросла мне в подкорку, включила интуицию, внедрила методы и жажду именно научного познания. проблемного, для нашего разума, мира. Жизнь никогда не идёт по плану, не может она быть совершенной и всё время  дарить, зато она же, рукою судьбы, с лёгкостью забирает человеческие мечты и гасит надежды. Чтобы избежать полного разочарования в жизни нам остаётся всякий раз мечтать заново и не терять новых надежд.
И их у меня всегда есть. Держитесь таких!)

Маск позвонил ночью. Он в это время был где-то на другой стороне планеты.
Сначала, впрочем,  был чей-то другой голос:"С вами будет говорить Илон Маск".
Щелчок:"Василий?"Гулкий голос Илона не спутать.
"Да!"- говорю в ответ и никакого волнения, только восторг почти подростковый, при том, что он на поколение младше меня.
Маск:"Насколько серьёзный и перспективный, на ваш взгляд,  ваш проект?"
Дальше пауза для ответа.
"Вполне"-говорю:"сопоставим с глобальным внедрением электромобилей, но более экзотичный и способен в некоторой степни, сблизить человечество!"
Такова была моя домашняя заготовка.
"Хм! Интересно!"- прозвучало в ответ:"Спасибо,  Василий!" Опять щелчок, но телефон не отключился. После паузы первый голос:"Мистер Маск в середине декабря может выйти с вами на связь! Пожалуйста будьте готовы! Всего хорошего!"


.....






    

День рождения Димы. Из моей жизни в Бринноне

     День рождения Димы

      Опять приснилась голая женщина. Рыжая, гладкая, как компьютерная 3-х мерная аннимация. С синяком под глазом. Пришлось проснуться и пройти в столовую. Там, на футоне, храпел под толстым одеялом Дмитрий. Печь прогорела. Со стола посуда была убрана, но в мойке она валялась немытой кучей. Дверь в маленькую спальню была заперта, оффис открыт и в нем на полу кто-то расстелил постель на лодочных матрасах, горел свет, но ничьих следов не наблюдалось. Покрывало лежало не примятым.

Вышел на улицу, там стоял пикап с заведенным движком, в салоне играла музыка и на переднем сиденье сидел хорошо расслабленный Ванёк с телефоном и блаженным лицом явно вовлеченным в захватывающий диалог. Так! Кажется это он недавно разбудил меня и рассказал о битве влюбленных гостей, которые в кулачном бою доказывали свою правоту  на большую любовь, а потом я снова уснул. Всё стало на свои места. За шесть лет моего проживания в своем доме, в лесу, ко мне в гости приезжали расслабиться десятки людей, но такие страсти случились здесь впервые. 

Утром разберёмся.

....

Маня сидела за столом с головой накрытой капюшоном.На румяном, гладком, еще совсем юнном, приятно пухловатом лице, замерла неуверенная смущенная улыбка. Небольшой синяк под левым глазом, удивительным образом, совершенно не портил ее.

"Это ты вчера об косяк ударилась ?!"-говорю подходя к столу. Она встала подошла, обняла и прижалась.

"Да, это я вчера об косяк ударилась!" - подняла глаза чтобы увидеть мою реакцию. 

"Давай пить чай"- отрываюсь от нее. 

"Там плов готов"-слышу голос из-за стола. Дмитрий сидел над своей тарелкой занятый пловом в просторной клетчатой рубашке с короткими рукавами. Его седая голова, невинные голубые глаза, огромное тело создавали столь мирную картину, что просто хотелось кушать плов рядом с ним и ни о чем не спрашивать. Дмитрий с Маней пять последних недель круглосуточно посменно колесили на своем большегрузном, восемнадцатиколесном "Вольво", им нужен был отдых, к тому же у Дмитрия вчера был 60-ти десятый день рождения. Они любят ко мне приезжать. У них крохотная квартирка в Орегоне и они ее ненавидят. "Клоповник, а не жильё"- говорят. Маня на двадцать лет моложе Дмитрия, успела нахлебаться в этой жизни, но сохранила девичью непосредственность, открытость и желание искренне делиться  своими переживаниями. Она из Туапсе, Дмитрий из магаданско-владивстокских океанографов. Нашли друг друга здесь и, как трак-драйверы, делят теперь шоферскую баранку, лежанку в кабине и все риски этой непростой работы, накатывая тысячи миль за неделю по материковым штатам.

Поев плов Дмитрий пошел растапливать печь и мне пришлось заменить его усадив на диване возле электрорадиатора. Растапливать это моё. Пока растапливал, Дима сидя задремал. Маня продолжила рассказы о своих делах, здоровье, о курах, кроликах и саде-огороде в ее прошлой жизни. В самом начале утром, пока они меня не заметили, она сказала ему, что все простит, если он купит ей участок под сад.

"Куры"- это уже мне:"умнее глупых кроликов. Скажешь им:"Идите на улицу клевать!" Они все идут. Кроликам скажешь, они недовольные лбами бьются друг об друга, лопочат чего-то. Курочек, которые не неслись, я забивала, плакала всегда. Их лучше отдавать!" Она их всех хорошо знала, и теперь, спустя десятилетия, хочет плакать и молиться за свою вину перед всеми животными. Говорю ей:"Не надо плакать, нам кушать необходимо". Маня вздыхает, передумала плакать, соглашается,а у меня дел полно, надо собираться, заказывать билеты на Аляску, планировать отлет, но тут пришли вести от Шейна о штормовой погоде, которая позволяет отложить отлет на пару дней.  Дмитрий дремлет, Маня говорит и я слушаю. С ней это легко. Если надоест, я уйду к себе и она легко это понимает.

Наслушавшись ушел к себе. Хотя бы билеты надо зарезервировать. В доме, какое-то время еще слышна была суета, но потом все стихло, зато завыла, заплакала маленькая собачонка, которую Маня и Дима привезли с собой. "Так, наверное они ушли к Дэбби"- Дэбби, это дочка Чака, она вчера была с нами весь вечер за столом и они здорово ладили с Маней. Пили, конечно. Дима горькую покрепче. Ванёк привез с собой "будвайзер", но Дима наливал ему и беленькую. Маня с Дэбби просто поднимали бокалы с красным вином и, кажется, даже не добавляли. Пригубят по поводу очередного тоста, поставят и дальше толкуют о своем, о девичьем. За день до этого, когда  Димы с Маней еще не было, мы вечером с Ваньком долго слушали Дэбби. 

Она много рассказывала, иногда  для прикола на немецкий переходила. Свою юность дочка Чака умудрилась провести в Восточной Германии, как раз накануне падения стены. В день рождения Дмитрия она больше слушала. Мане нужно было выговориться. 

Я тогда рано ушёл спать. Дел набралось очень много.

Сейчас пришло понимание. Стаканом с вином Маня нас всех надурила. Когда я утром ел плов и пил чай, она сидела со стаканом. "Чай?"-спрашиваю. "Пепси!"- отвечает Маня. Я ей верю. Она уходит в туалет я беру её стакан, а там какой-то крепкий ликер. Большая пустая бутылка из под него стоит у дальней ножки стола. 

Маня идет по узкому корридору, бьется об его стенки, Ванёк подхватывает ее под руки проводит до дальней ванной. Такое было это утро.

Сейчас маленькая собачка по-прежнему плачет, завывает.

Приходит сообщение на телефон от Дэбби:"Ищем Манину собачку".

Отвечаю:"Она здесь, дома, плачет по своим хозяевам".

"Странно, Маня думает, что она убежала в лес!"- приходит от Дэбби. 

"Хаха"-пишу в ответ:"Это лучше. Сегодня Маня могла бы инопланетян обвинить!" 

Дэбби отмолчалась. До этого я ее с утра приглашал на плов и она, как бы согласилась, хотя написала, что уже поела.

Чуть спустя слышу, что кто-то вернулся. Стук в мою дверь, заходит озадаченный Ванёк:"Там шериф подъехал, вас спрашивает!"

Вот это да! Шерифу к нам ехать не менее получаса! 

"Спрячь Маню в спальне!"-говорю. 

На улице возле крыльца-террасы стоят два высоких, пожилых седовласых шерифа с серебрянными звездами. У дороги чернеют огромные джипы с крупными серебрянными же буквами на боках. 

"Василий?"- спрашивает более высокий. "Да"- говорю.

"Что случилось?"-дежурно спрашиваю и молю про себя, чтобы непокорная Маня не показалась в двери. 

"Вам не о чем беспокоиться!"-говорит старший. "Где ваша, жена?"- спрашивает он Дмитрия. 

"Ничего себе!"- думаю:"Они из космоса, что ли, следили за нами?"

Говорю Диме:"Приведи Маню". 

Тут босая Маня сама появляется в двери. Ее штормит, она хватается то за стенку, то за перила, сходит по ступенькам на бетонный пол. "Маня, обуйся!"- говорю. Даже один из шерифов не сдерживается:"Вы лучше наденьте обувь мэм!" Маня не внемлет. Ванёк, приносит обувь, Маня её игнорирует.

"У нас"-говорю обоим офицерам:"вчера вечеринка была по поводу дня рождения". Оба офицера широко улыбаются:"Ваш день рождения?"- обращается к Дмитрию. Дима кивает, я опять недоумеваю.

"Вам не о чем беспокоиться, но никому из вас не следует приходить в дом Дэбби! Это категорично!"-говорит старший. "Мы с ней друзья!"-говорю я, но в голове уже светлеет. "Мы знаем!"- говорит второй:"но сейчас вам туда ходить нельзя! Если пойдете, будет считаться, что вы туда вломились незаконно! Это понятно!?" Мы киваем.

"Что с Дэбби?"- спрашиваю. "С Дэбби всё в порядке, но она сейчас не хочет никого видеть в этом доме!"- шерифы широко  улыбаются глядя на неувернную стойку моих друзей. С удовольствием пожимают нам руки на прощание, не снимая своих оперативных форменных перчаток, уходят к свои машинам.

Мы идем в дом. Пробую отправить Маню в спальню. Зажигаю свет над столом, ставлю чай. Обе машины продолжают стоять у обочины напротив дома. "Там было три машины!"- говорит Ванёк. "Где?"- спрашиваю. "У дома Дэбби!"- отвечает:"Она вышла и пошла с Маней искать в лесу собаку".

"Ну и дребедень!"-думаю:"А что потом?"

"Ничего, Дэбби исчезла, зато приехали шерифы!"- почти в два голоса рассказали Ваня с Димой. "Меня проверили на алкоголь, запах с вечера не прошел, а я стоял рядом с заведенной машиной. Тест оказался нормальным, я утром хорошо поел"- закончил неизвестную пока мне историю Дима. 

Теперь мне все стало понятным про шерифов. Дэбби ждать теперь смысла нет, но почему она так поступила?Тут у меня возникло две версии и ни одна из них не была приятной. Ну и ладно. Шерифы в конце концов отъехали, мы принялись за чай и за рассуждения. Я расспросил о деталях их визита, но ничего нового там уже не было.

Тогда я взялся за Диму:"Что ночью произошло?"

"Да Маня меня достала! То не матерись, то не пей, то не перебивай, то не смейся! Я и начал звонить своим бывшим подругам по вотсаппу!"- взялся рассказывать Дмитрий. "Хахаха!"- зашлась в пьяном икающем смехе Маня:"Одна из них сказала, что если б ты не был таким матершинником, другая назвала его неотесанным, необразованным мужланом, третья алкоголиком!"

"Серьезно?!"- удивляюсь я. "Да!"- говорит Маня все еще давясь от смеха."Да!"- говорит хрипло смеясь практически трезвый Дима. 

"С этого все и началось ?"- удивляюсь я.

"Да"- печально кивнули оба:"Ванёк нас разнял!"

Я:"Пожалуйста, Маня, пойди поспи!"  Маня неуверенно встала, ее сильно качнуло и она упала на ковре, на полу едва не опрокинув два телескопа у окна. Ванёк помог ей подняться. Она оттолкув его чуть не упала на расскаленную печку. Ваня поймал ее и там повел в спальню. Напоследок Маня рукой сбила картину в раме на стене и чуть спустя притихла в спальне за дверью.

"Дима, здесь ты так легко можешь закончить свою жизнь в тюряге!"- хочу закончить сегодняшнюю историю на этом. 

Невозмутимый Дима наконец-то слегка поник головой.

"Давай"-говорит:"В твоем следующем рассказе повесим Дэбби на люстре!" - и снова хрипло засмеялся, типа "шучуя". 

Ну что ж, все мы люди взрослые.

Погас свет 2.

      Сон прервали холод и собака. Руки и ноги мои окоченели, собака языком лизала мои ладони, прижавши сбоку своё костлявое тело, её колотила непрерывная дрожь.

Открывшееся окружение смутило моё сознание. Комната,  в которой я находился, была темноватой и незнакомой.  "Кто оставил дверь отворенной и чья эта дверь?"- были первые вопросы. В это время наружный ветер качнул дверь на петлях и она захлопнулась.
В полумраке  всё было незнакомо, кроме пса, но у меня не было никакого пса.
"Где я? Откуда взялась эта собака?"-
неуклюже и с усилием, опираясь на подлокотники кресла мне удалось встать. "Что это за кресло? У меня нет и не было таких глубоких кресел! Где окна на дорогу?"- я сделал шаг и ощутил чьё-то касание. Мои руки  взлетели, чтобы оттолкнуть препятствие, но неожиданный ужас остановил это движение и окончательно пробудил сознание.
Только что ещё были мысли о том:
"Почему так холодно и темно, ведь недавно проехал школьный автобус, а я готовился поджарить яичницу и набирал воду в чайник из крана?!"

    Абигейл висела передо мной и в прояснившемся сознании росло недоумение:"Как я умудрился уснуть здесь и сколько времени ушло на этот неожиданный сон?"
Овчарка стояла теперь у моих ног не лая и не шевелясь, но дрожь, вываленный язык и шумное дыхание, свидетельствовали о её присутствии.
Тьма становилась плотнее. Ноги понесли меня к выходу. Собака заскулила.
Я заговорил с ней:"Оставайся здесь! Когда рассветёт я вернусь и мы займёмся твоей хозяйкой!"
Тело Абигэйл можно было снять и в темноте. Нож у меня был, а подставку под ноги искать не нужно. Опрокинутый стул лежал неподалёку.  "Вот, что с телом делать в темноте?"-..
   Мой поход за  устрицами начинался засветло, поэтому у меня не было фонаря с собой. Оставлять тело хозяйки на полу в пустом доме, где могут быть мыши и крысы не следовало, но какая разница? От этой мысли дрожь вновь пробрала меня. Абигэйл была очень красивой женщиной. 
Завтра её нужно будет во что-то завернуть и закопать во дворе поглубже,  чтобы зверьё не достало.  "Может быть лучше все-таки снять и завернуть ее сейчас именно в темноте!" Но вот во что же её завернуть? Дома то у меня есть лишние одеяла, спальные мешки, кусок брезента на лодке".

Я отступил от Абигейл и повернулся к двери. Собака опять заскулила. Вспомнив про кусок вяленного мяса в кармане достал его и рискуя пораниться в темноте сумел отрезать острым ножом кусок и дать ей. Жалкая псина с жадностью схватила его, а я пошёл на улицу, но вернулся чтобы наполнить миску водой. Чтобы не искать воду в доме, наполнил миску дождевой из бака на улице. Дверь открылась легко. Снаружи была ранняя ночь,  звезды давали свет и глаза привыкшие к комнатному мраку легко рассмотрели дорожку, калитку, машину и деревья. Проверив дверь за собой я вышел на дорогу.  Собака уже не скулила, но нахлебавшись воды уставилась на меня и не шевелилась.            Ведро с устрицами на дороге исчезло и нож словно сам оказался в моей руке, в другой руке была палка от койотов..
Большое белое ведро нельзя было не увидеть даже в этих условиях. Зверьё утащить его не могло, Джим и Рэнди тоже. Рэнди слишком слаб, а Джим живет слишком далеко, к тому же он никогда не ел устриц. "Хотя, кто его знает в этих обстоятельствах?"- мысль моя зависла, а чутье обострилось:"Это точно не Джим!"
Идя в сторону своего дома старался ступать мягко и сдерживать дыхание. В ветвях у придорожных деревьев, что-то вспорхнуло. Филин? Других звуков и движений поблизости не было,  и хотя койоты изредка завывали вдалеке, ветер стих, поблизости вокруг стояла вязкая тишина, которую нарушало только моё движение.

По пути к дому ничего не произошло, но нащупав рукоять замка я замер, не решаясь войти. Надо было взять с собой эту жалкую псину. Устав стоять и, ничего не услышав, толкнул дверь, но дверь не поддалась.  "Я её не запирал. Возможно её зажало, как и дверь на веранде. Дом потихоньку проседает, но.. "-  дверь резко и без скрипа распахнулась, две мощные руки вылетели оттуда и моё горло сплющили крепкие пальцы, а тяжёлая фигура всем телом навалилась роняя меня через перила крыльца назад.  В агонии я изо всех сил удерживал палку обеими руками. Удар моей спиной пришёлся на вершину дров сваленных здесь в высокую кучу. Тело напавшего перелетело дальше и его голова ударилась о бетонный пол.  Мое горло было теперь свободно, руки по прежнему держали палку, а я, перекатившись, вскочил на ноги и изо всех сил ударил по голове неизвестного. Он сидел на полу упираясь в него руками, чтобы подняться,  но я ударил его ещё и еще. Палка была тяжёлая и стук по голове  отдавался в мои руки. Я не мог остановиться, пока он не растянулся и не затих на бетоне у основания дровяной кучи. Мои руки дрожали, но судорожно удерживали палку.
Когда дыхание восстановилось я потыкал палкой тело лежавшего. Тело не дрогнуло и не пошевелилось. Продолжая стоять некоторое время я смотрел, то на это тёмное тело, то на мрак распахнутой двери. Казалось, что там может быть кто-то ещё. Постепенно жар сменился ознобом и я взял с наружной стены удлинительный кабель, который раньше служил мне для работы с машиной или лодкой на трейлере, чтобы сейчас связать руки и ноги лежавшего. Тело было намного крупнее меня. Поднимая ноги неизвестного в тяжелых башмаках, чтобы подсунуть кабель под них, одна нога расслабленно согнулась в колене, другая судорожно вытянулась. Бросив кабель я вскочил, схватил палку и снова несколько раз ударил лежавшего по голове. Удары были сильными, но глухими. Их смягчала плотная шапка на его голове.
Устав я оперся на палку и уставился на лежавшего. Он не шевелился. Голова была повернута набок, руки, как подломленные, лежали прижатые всем телом к бетону. Взяв палку под мышку снова принялся мотать кабель вокруг ног. В этот раз он ни разу не дернулся. Кабель был длинный, его хватило на десяток витков и несколько узлов. Кроме того, чтобы кабель не растянулся и не расслабился при попытке размотать я сделал несколько витков вокруг самого кабеля между ног, так, что каждая нога оказалась плотно опутана и зажата, как в кандалах.
От усталости, и от сознания, что нападавший сейчас не представляет опасности, страх притупился  я поплёлся в дом. Выставив палку слегка вперёд шагнул через порог.



............








Прошёл, год с тех пор, как все погасло. Рэнди, наверное, умер,  но его собаки не пускают меня в его огороженный, обширный двор. Среди хлама, старых сборных домиков, нескольких лодок на ржавых трейлерах, полутора десятков обездвиженных автомобилей, разнообразных контейнеров беспорядочно размещённых на территории его домовладения за забором раньше бродили несколько коз, ослик, бегали небольшие собачки. Сейчас появились большие псы, остальная живность исчезла. Этих он , наверное, держал в доме.
Джим тоже давно не появлялся, но он, я уверен, жив. Его участок тоже большой и находится далеко в конце Кинг драйв, в самой низине у края каньона прорезанного ручьём Макдональд крик. У него тоже были собаки, с которыми он раньше гулял каждый день выходя на нашу главную дорогу. Эти собаки уже  тогда были старые и больные.
Дважды я пробовал сходить к Виллу в гавань. Первый раз это было через несколько недель после нападения. Тогда у меня серьёзно пострадала  трахея. Невозможно было глотать пищу, громко говорить, а засыпать удавалось только на спине не двигая головой.  Напавшим оказался местный лесоруб Фил. О нем и о его семье мне много рассказывал ветеран Вьетнама Дэйв. Они и в нормальное время занимались незаконной порубкой, не стеснялись проникать на чужие участки, приворовывали имущество и не скрывали свои хорошие связи с окружным шерифом. Именно из-за них Дэйв продал свой дом и уехал в северную Калифорнию.
Фил не дожил у меня до утра. Затащить его в дом моих сил не хватило, а одеяла, которыми я укрыл его не спасли от переохлаждения.
Два дня пришлось потратить на его захоронение. Сначала я тащил его на брезенте по дороге до открытой местности под высоковольтной линией электропередачи. Там, на краю крутого склона переходящего внизу в каньон Фултон крик, вырыл глубокую могилу. В день захоронения койоты разгрызли брезент и добрались до тела Фила. Пришлось разогнать их несколькими выстрелами, а могилу обложить камнями и большими обломками веток опавших со старых деревьев.
Абигейл похоронил во дворе её дома. Чтобы её могилу не разрыли звери пришлось разобрать дорожку из каменных плит перед гаражом. Похоже Филл над ругался над Абигейл.  Её кофточка была разорвана, глаз подбит, а губы искусаны
Собака Абигейл потом жила некоторое время в моем доме. Она постоянно ходила со мною на устричник, следовала по пятам при сборе грибов или сучьев для печи. Несколько раз поднимала лай, когда медведица проходила близко.
Как-то  я впервые за год собрался идти в гавань. Много дней прошло без людей и людских голосов вокруг. Зверье осмелело, еноты стали подниматься на крыльцо днем, когда я был дома. Койоты, когда то завывавшие вдалеке, теперь выли и лаяли в разное время, с разных сторон из соседних дворов. Медведица стала проходить по дороге недалеко от дома время от времени,а когда был снег среди следов от койотов попадались и проходы пумы с круглыми лапами.
Для того, чтобы завести оружие, однажды, я решился сходить в дом Аллена. Вокруг было много опустевших домов, но Аллен был единственным к кому я раньше часто ходил в гости. В этом же доме я и нашёл его спустя несколько часов, как остановилось его сердце. В отличие от Вилла, Аллен не был заядлым оружейником. У него было воздушное ружье для отстрела крыс и английская огнестрельная винтовка оставшаяся в наследство от отца. За нею я и пошёл в его дом. Чтобы не ломать входную дверь с улицы я с трудом пробрался через заросли ежевики к задней двери. Там, на прогнившей террасе стояло большое джакузи с продавленной крышкой, заполненное зеленой дождевой водой. Одна из досок проломилась под моей ногой и я едва успел выдернуть башмак переступив на более крепкую половицу. Дверь была завешена зелёными зарослями свисающими через проломы в навесе и опутана плотными слоями паутины. Пришлось помахать мачете, чтобы развести и соскоблить эти заросли. Дверная ручка провернулась и я толкнул дверь. Она подалась, но внутренняя цепочка удержала ее. Пришлось ударить  плечом посильнее. Цепочка удержалась, но верхняя петля-шарнир  вырвалась из гнилого косяка. После нескольких сильных ударов оторвался и нижний шарнир, дверь косо упала, повиснув на цепочке. Протиснувшись внутрь я напугал большую крысу в узком коридоре. Она метнулась навстречу исчезнув в дырку на полу прямо под моими ногами. Дверь в задней спальне была заперта. Именно в этой комнате Аллен умер. Я шагнул мимо ванной и толкнул дверь в крохотную спаленку за ней. Винтовка стояла возле заправленной аккуратно кровати. Там же на полке лежали две коробки с патронами. Взяв это добро двинулся вперёд в жилую комнату. Здесь все было расставлено аккуратно.
Дочь Аллена проделала большую работу, но время сделало свое, слой пыли, паутина, крысинный помет, две упавшие картины со стен, погрызенные упаковки на полках с едой и лай собаки на улице поторопили меня на выход. Коробки с патронами лежали в боковых карманах моей куртки, а ружье я держал в руках. Тканный ремень на винтовке сгнил и два его куска свисали на маленьких карабинах у цевье и у ложа.
Открыв замок изнутри я вышел на уличное крыльцо.  Пёс бросился к моим ногам поджав хвост.

..........

Винтовка Аллана много лет простояла нечищенной. Все детали двигались, но на просвете поверхность ствола  выглядела тускло и неровно. Казалось, что пуля здесь просто не пройдёт. Так и оказалось, шомпол прошёл через ствол с трудом. Серую вязкую массу замаслянной пыли на выходе с трудом можно было растереть между пальцами. В моей мастерской  сохранилось множество бутылок с жидкостями и маслами для моторов. Тут были масла для 4х тактных лодочных двигателей, двухтактные для моторов косилки и копрессоров. Здесь же стояла поржавевшая канистра спрея для чистки карбюраторов. Именно он помог промыть ружейный ствол лучше всего. Для смазки, показалось, что лучше всего подойдет kroil и очищенный ствол заблестел, затвор стал двигаться без усилия. Патроны также пришлось протереть поштучно, хотя выглядели они довольно чисто и сухо, но на  поверхности гильз  были серо синие следы побежалости. Патроны оказались старинные калибра 7.7 . Длинные пули с тупыми округлыми наконечниками впресованны в желтые гильзы со старинными закраинами для удержания их в зарядном магазине
Неизвестно сколько лет они пролежали в картонных коробках. Сами коробки потемнели и трудно было понять каков был их цвет изначально, при этом  их внутренняя поверхность осталась светло жёлтой и сохранились сухими. Было желание вынуть пулю и проверить порох, но пересчитав патроны, решил просто проверить их на выстрел. Для этого я закрыл все двери, открыл окно в дальней комнате дома в сторону леса и, накрывшись большим спальным мешком,  нажал спуск целясь в ствол большого кедра на расстоянии десяти метров. Выстрел получился сильным. Громкий звук приглушил спальный мешок, а отдача оказалась короткой, но ощутимой. Гильза упала под ноги. Я попал в дерево почти по центру.
У меня было теперь 39 патронов десять из них ушли в полностью заряженный магазин. Нераспечатанную коробку положил в заплечную сумку, а девять, оставшихся из распечатанной, просто засыпал в боковые карманы куртки.
В качестве ремня удалось приспособить крепкую нейлоновую лямку из водолазного снаряжения.
С готовым ружьём я уже точно решил, что через день совершу поход в Плезант Харбор Марину. Билл вряд пережил этот год, а вот в Вилла я ещё верил. Большого смысла в этом походе не было. Более полугода я ни с кем не разговаривал и никого из людей не видел. Джим, несмотря на относительную молодость  и крепкое здоровье,  больше не появлялся. Общение с ним было трудным даже в обычное время. Он был обидчив, вспыльчив с высоким самомнением, а случай, когда ещё и Рэнди мог ходить и Джим приходил, у последнего проявились выраженные признаки параноий. Прямой его взгляд стал бегающим, руки не находили себе места, а разговоры и вовсе потеряли смысл. Казалось, что он приходил только убедиться, в том ,что мы еще живы. Именно от него исходила неясная опасность, но возможно это была уже моя паранойя.

В нескольких местах дорога была размыта. Стальное ограждение возле поворота Бич Рока свалилось в обрыв, половина шоссе здесь превратилась в осыпь идти было опасно. В разных местах с десяток стволов тридцатиметровых деревьев и столбов линии электропередач перекрывали дорожное полотно. Мосты хорошо сохранились. У реки Дакабуш, в её устье, сразу после моста расплодилось огромное количество дичи. Здесь у берега стояли огромные крикливые журавлеподобные олуши, сидели на воде стаи уток, летали белые чайки, воронье чёрными точками сидело на мосту, на поваленных деревьях, каркая совершали отдельные пролеты через долину. Стаи гусей в много сотен доминировали в абсолютном количестве. С десяток орлов непрестанно кружили высоко над этим пернатым царством.
Несколько раз, прямо на дороге, отметились медведи отложившие свои кучи ягодно-травянного помёта. Моя псина давно уже не забегала вперёд, больше жалась к моим ногам.

Именно здесь, перейдя через мост и приближаясь к затяжному подьёму, мы увидели двуногую фигуру. Пёс мой не залаял, а тихонько взвизгнул. Фигура двигалась нам навстречу.
Ружьё висело у меня за спиной, кольт остался дома, правой рукой я держал тяжёлую  палку, которая служила  посохом. Расстояние между нами составляло около четверти мили и мы медленно шли навстречу друг другу.
Пока это было непонятное мне человеческое существо. Я не отрывал свой взгляд от него, тогда, как оно смотрело на дорогу перед собой и никуда более. На голове у него, как большое темно-зеленое гнездо, находился берет с длинным толстым ворсом и какой-то розовой кокардой  сбоку. Тяжёлая одежа также была ворсистая тёмно серого цвета, нечто типа сибирской дохи с длинными широкими рукавами. Полы этой "дохи" заканчивались на уровне колен. Ниже шли непонятные короткие брючины, а под ними виднелись обнажённые худые лодыжки. Обувь представляли два низких башмака с толстой подошвой и высокими каблуками. В небольших руках с тонкими перчатками это существо держало нераскрытый небольшой зонт.
Мы почти поравнялись, но эта, как оказалось, высокая дама, в возрасте от сорока до восьмидесяти,   с тканной розой на берете , прошла мимо цокая подошвами, так и не посмотрев на нас. Глубокозапавшие в глазницы мелкие глаза не блестели, а темнели в полузакрытом состоянии. На исхудалом, мелкоморщинистом лице постоянно шевелились иссохшие губы беззубого рта, но это не был ни разговор с самой собой, и не похоже было, чтобы она что-то жевала. Бедная моя псина теперь даже не скулила, она прижалась к моим ногам столь плотно, что я чуть не упал через неё. До Вилла оставалась ещё одна миля.

На спуске в гавань лежали павшие деревья. Придорожная, декоративная стенка с названием, которая  когда-то служила ярким, освещенным по ночам, указателем въезда, обросла мхом и стеблями ежевики. Многие буквы похоже были разбиты выстрелами из дробовика. Выбоины от дроби также потемнели от плесени. Никаких звуков, кроме птичьих голосов, не было слышно.
Перелезая через павшие стволы я дважды запутался своей бородой в колючих побегах повсеместных ветвей ежевики. За два года одиночества мне пришлось несколько раз обрезать бороду ножницами до самого подбородка. Она незаметно отрастала заново. В зеркало я смотрел только, когда борода снова начинала мешать. Первый раз мне пришлось обрезать её ножом. Тогда, забираясь на дерево, чтобы снять, унесенный сильным ветром свитер, я крепко прижимался к смолистому стволу старой сосны. В какой то момент сил моих не хватило и я соскользнул вниз на полметра.  Крепкий сук удержал тогда меня от падения, но мои борода застряла в смолистых трещинах древнего многослойного корья . Если бы не острый, как бритва нож, который всегда при мне, я мог бы так и подохнуть припечатанный к стволу дерева.

В нижней части асфальтового серпантина упавших деревьев не было и вид на гавань открылся, как в былые времена. Суда, по-прежнему стояли у причалов. Их было примерно втрое меньше, чем когда-то. Кое где плавучие доки притонули. Затонули и некоторые лодки. В двух местах видны были мачты парусников, торчавшие из под поверхности, одна крупная моторная яхта сильно накренилась набок, несколько швартовых на ней были оборваны, но оставшиеся продолжали её удерживать у причала. На всех, когда-то белоснежных корпусах, рыжели потеки ржавчины или темнели обширные пятна плесени. Желто-белый корпус офиса, кафе и галереи посерел. Вместо блеска высоких стёкол чернели огромные проёмы с запутанными дорогими шторами, которые превратились в потрепанное и дырявое тряпьё. Вокруг стояла привычная теперь оглушающая тишина. Легкое постукивание маленькой лодчонки о пирс ничего не меняло.
Алюминиевые рампы хорошо сохранились. Был отлив и они находились под крутым углом для спуска на плавучие доки. Парусник Вилла стоял на прежнем месте. Виллу некуда было его перегонять. Заполненные в прошлом автопарковки пустовали. Несколько старых пикапов виднелись в разных местах, но машины Вилла на его месте не было. Можно было бы сначала сходить к лодке Билла, но он уже и тогда был очень стар и нездоров, к тому же у него был сын с семьёй в Порт-Таузенде, вряд ли он сидит и сейчас в своём кресле в просторной светлой каюте. Если  он остался, то скорее всего там тебя ждёт его высыхающий скелет. Спустившись по рампе я дождался испуганного пса и мы потихоньку пошли к лодке Вилла. Два больших, облупленных плавучих дома  между первой линией доков и берегом, оставались на плаву, но следы вандализма здесь были множественные. Выбитые стекла, переломанная мебель, копоть от пожара вокруг камина, вывернутые двери, битая посуда,  перевернутые диваны и опрокинутый холодильник представляли картину, некоей личной мести владельцам этих домов.
Парусник Вилла стоял на месте. Крепко пришвартованный позеленевшими концами он оказался заперт навесным замком на дубовой дверцей в кокпит. Такой же замок весел на входе в кормовую каюту. Маленькое крылечко, сколоченное давным давно Алленом, для облегчения входа Вилла на борт с причала, исчезло. 
С этого места можно было видеть смежную гавань Хоум-Порт Марина. Там осталось совсем мало лодок, в основном старые и давно заброшенные деревянные посудины. Я их хорошо помнил.
Мой тихий пёс все время был рядом и неожиданно тихо проскулил. Я также услышал шорох и щелчок металла за спиной. "Stay right there!"- прохрипел некто. Потихоньку повернувшись  я увидел фигуру в тяжёлом дождевике с нависающим капюшоном под которым блестели очки, свисала седая борода и выступал огромный сизый нос. Большой ствол увесистого ружья в приспущенных руках был направлен мне в грудь.
"Вилл!!!"-  закричал я и тут же поперхнулся,  закашлялся так сильно, что слезы полились из глаз. Несколько лет мне некому было кричать или даже просто громко говорить. Я  мог бормотать, разговаривая сам с собою, хотя  и эта привычка стала исчезать. Фантазии давно исчезли и говорить больше было не о чем.
"Who are you?" -  прохрипел Вилл. Голос его тоже иссох и даваться ему с трудом.
"This is me, Vassili!"-  ответил я прерывая непроходящий кашель. Ствол потихоньку пошёл вниз. Вилл взял из подмышки свою трость и с трудом сделал один шаг.
Он дрожал всем телом, дрожала его трость и ружье в другой руке. Мы сблизились. Я смотрел на этот крепкий  и еще подвижный скелет. Через секунду мне пришлось подхватить его под руку и он тростью показал на трап большой яхты напротив через главный плавающий док. Мы с трудом вместе подошли к открытому борту, а потом протиснулись к большой двери в огромную обширную тиком каюту. Там Вилл опустился на широкое кресло не снимая дождевик. Я сел на диван рядом. Вилл отдышался, я унял свой кашель. Мы сидели молча, пёс поскуливал на причале. В каюте было холоднее чем снаружи. Маленькая дровянная печурка стояла посредине на жестянном поддоне, длинная согнутая тонкая труба выходила через иллюминатор наружу. Она давно не топилась. Дров рядом не было. На палубе лежал небольшой топорик, а часть полок, дверец шкафов, рукояток кресел отсутствовала.  Вилл явно совсем обессилел. Дров на берегу было полным полно. "Что ты ешь?"- спросил я. Вилл хотел что-то сказать, но челюсть его дрожала и он медленно показал рукой на гору пустых жестянок у двери. "Джерри умер"- наконец произнёс Вилл:"У него много здесь припасено".
"А где Джерри?"-спросил я.
Вилл постучал тростью по палубе и я понял, что Джерри покоится на дне под собственной лодкой.
Я:"Давно?"
Вилл:"Почти сразу".
Я:"А как Билл?"
Вилл:"У себя на лодке".
Я:"Живой?!"
Вилл:"Нет! Сын забирал его, но он сам вернулся".
Я:"Он тоже?"- и я показал на пол.
Вилл:"Нет. Он на лодке. Уже давно".
Мне нужно возвращаться.  Пока светло. Здесь было холодно и смрадно.
Можно было бы помочь Виллу  с дровами, но сейчас не было ни времени, ни сил. До дома их должно хватить, если не медлить.
Я поднялся уходить. Вилл тоже хотел встать, но я жестом показал:"Не надо!"
Он продолжал кряхтеть, одной рукой опирался на кресло, другой тянулся ко мне. "Не надо, Вилл! Я ещё приду!"- но самому мне верилось в это с трудом.

Погас свет

 В дверь постучали.

Это случилось впервые за эту неделю. Последний раз, дней десять назад, ко мне заходил пожилой сосед Рэнди. У него закончились зажигалки и спички. Тогда я отсыпал ему штук двадцать сухих спичек из большой коробки и напоил его горячей водой. Рэнди раньше был крепким и активным стариком. Шевелюру из седых волос он обычно зачесывал назад, открывая широкий лоб ветру навстречу. Его усы и небольшая подстриженая борода, а также крупные глаза и нос, крепкая выпрямленная спина создавали впечатление,  что он большую часть времени проводит на ходовом мостике крепкого парусника. На самом же деле Рэнди всю жизнь гонял большегрузы по хайвэям Америки и лишь недавно приобрёл крупную старую стальную посудину 90 футов длиной и собирался заняться на ней ловом тунцов в океане напротив Вест-Порт в 70 милях от побережья, когда летнее течение максимально приближается к материку. С тех пор, как пропало электричество, он сильно сдал. Исчезла его осанка, немытые и нечесанные волосы повисли вокруг головы беспорядочными прядями, бодрый взгляд потух, а полное тело его исхудилось настолько, словно он всю жизнь недоедал, а ведь электричество исчезло только три месяца назад.

Слабый стук в дверь повторился. Я поднялся с дивана, нащупал ногами в тёплых толстых носках тапки и не скидывая с плеч толстого одеяла пошёл к стеклянной сдвижной двери. Для удержания тепла большая штора была задернута. Прежде чем открыть её я взял на столике рядом с дверью маленький налобный фонарь, в котором ещё были неразряженные батарейки. Отодвинув штору я сам себя ослепил отражением луча, а отведя  прямой свет со стекла двери не сразу увидел лицо маленькой женщины. Это была Эбигэйл, соседка по нашему небольшому кооперативу. Узнать её было легко. Она была здесь единственной молодой и красивой женщиной.  Отомкнув и раздвинув дверь я впустил ее.
Не дав разуться провел неожиданную гостью к столу и усадил на один из стульев поближе к печи. Дрова в печи давно прогорели, но чугун ещё держал остатки тепла.
Эбигэйл раньше регулярно гуляла со своей турецкой овчаркой по дороге мимо моего дома. Она всегда была приветлива, улыбчива, хорошо одета в дорогие спортивные бренды, в кооперативе её выбрали на какую-то финансовую должность.  Чем она реально занималась по жизни, я не знал. Она отшучивалась. В нашем лесном городке на берегу морского  залива жили рыбаки, лесорубы, хозяева устричных ферм, но в большей степени тут обитали весьма возрастные пенсионеры. Эбигэйл была слишком изящна для потрошения устриц или валки леса, скорее всего она была какой-то "айтишницей" на интернете, что на сегодня уже не имело никакого значения.
Чтобы сохранить тепло на ней была тёплая, вязаная шапка, а поверх шапки повязан широкий шарф или платок. На ней явно было несколько слоев одежды, которые покрывал большой дождевик удерживаемый двумя руками на груди.
Я погасил фонарь и мы остались в полной темноте. До сих пор мы только обменялись приветствиями, словно и тут надо было экономить электроэнергию. Мы также уже давно не улыбались. На это тоже нужен был какой-то, забытый положительный заряд.
Сидели молча. Теперь и это было нормально.  "Хочешь воды?"- спросил её, когда сам захотел пить.
"Да"- она ответила сухим голосом. Раньше слова вибрировали в ее гортани добавляя ей ещё больше женственности.
В темноте наощупь нашёл термос, два чистых стакана в шкафу и наполнил их наполовину. Вода была едва тёплой. Удалось скипятить её два дня назад.
Эбигэйл выпила её сразу. Глубоко вздохнула, а потом закашлялась. Я принёс ей ещё полстакана. Эту воду она пила потихоньку, долго. Сделав небольшой глоток она выдерживала долгую паузу. В темноте и тишине это было хорошо слышно.
Сидеть на стуле было неудобно и я ушёл на диван. Чуть спустя Эбигэйл подошла и села рядом. Я убрал с нее дождевик и накрыл нас обоих толстым ворсистым одеялом. Она прижалась, положила голову на моё плечо и вскоре заснула. От неё пахло давно немытым телом, шерстью турецкой овчарки и древесным дымом.
Утром нужно будет пойти в лес и нарубить побольше сухих сучьев. Вода пока еще есть, но если сил хватит, надо будет и за ней сходить, хотя это вряд ли удастся. Верхняя доступная  часть ручья находится в полутора милях по горной тропе и с большим баком на тележке сил в один день не хватит. Нижняя часть ручья во время прилива осолоняется, а узнать время отлива сейчас невозможно. Сохранились только старые брошюры с таблицами, а  все последние годы мы обо всем справлялись на интернете.
В эту утро проснулся, когда совсем рассвело. Настенные часы показывали почти 9 утра.
Эбигэйл не было и возникли даже сомнения, а  была ли она на самом деле, но на столе стояли  два стакана.
Заглянув под мойку на кухне вытащил одну из мышеловок с придушенной мышкой.  Мышей есть пока ещё не приходилось и я выкинул её в лесной обрыв. В кладовке по-прежнему стоят консервы. Мясных почти не осталось, но тунец и лосось сохранились и их удасться растянуть на следующий месяц.  Потом буду чаще ходить собирать устриц. На нашем кооперативном устричнике их много. С момента, как погас свет, многие старики сразу уехали в город, несколько человек умерли, а некоторые никогда и не ели их. Правда, кто-то из мародеров уже пытался взломать тяжелые ворота из алюминиевых труб, но сейчас давно не слышно движения транспорта на дорогах.  Мародеры, если такие ещё остались, наверное промышляют в больших городах. Впрочем, когда и там все продукты протухнут и закончатся они потянутся по фермам.
Мой дом стоит на высоте 100 метров над уровнем моря, а подъем от фривэя по горной дороге занимает почти полмили. Транспорта сейчас нет, а пешком голодные мародеры вряд ли попрутся по лесу наверх, тем более что домов здесь мало, огородов и садов нет, а оружие есть в каждом доме.
Вспомнив об этом сходил в кабинет за своим "кольтом", проверил барабан и принёс его на кухню. Нашёл ему место за левой шторой у двери, там где висят все ключи. Подумав, переложил его на столик, непосредственно рядом с дверным замком, и накрыл его полотенцем. Надо бы сходить к старому другу Вилли, да приобрести у него карабин с запасом патронов, но это пять миль пешком в один конец, да и жив ли сейчас сам друг мой.  Дровяной печи на его паруснике нет, а все остальное топливо, газ, бензин давно закончилось. Тут даже вопросов нет. "Почему он ни разу не приехал, с тех пор, как все погасло? Все таки мой дом неплохое убежище"-я также подумал про Билла, который был намного старше Вилла и тоже жил в гавани на лодке. Подумал также об успешном и обеспеченном Джо, а также о бедном Аллане. Аллан умер, ещё до блэкаута, и сейчас с небес наверное переживает за нас, а может быть и посмеивается. Мы были слишком самонадеяны, старались жить в свое удовольствие,  переживали за близких и разводили бесплодные дебаты про далёкие от нас войны, информацией о которых политические садисты питали нас через средства массовой информации.
Войны, вероятно, сейчас тоже все закончились, разве что на топорах и ножичках, но ведь армию ещё и кормить надо.
Когда все погасло мы ждали света несколько часов, но он не появился. Мы пробовали звонить в департамент энергетики, но звонки даже не соединялись.  Ни через день, ни через неделю энергия не появилась.
Тогда началась паника. Люди бросали дома и уезжали в надежде, что свет где-то есть. Кому некуда было ехать, стали заготавливать дрова и воду, но таких оказались единицы. Рэнди, Джим и я общались некоторое время, но когда бензин кончился, Джиму стало далеко ходить, а Рэнди, хоть и поблизости, но его ноги стали быстро сдавать, как и сам он.

Пока было топливо в машине, я пробовал найти заправку, но они уже все, в округе на пятьдесят миль, были закрыты. Насосы не работали. Какое-то время магазинчики при них функционировали продавая за наличные продукты и сигареты, но со временем клиенты перестали появляться и  движение на дорогах также полностью исчезло.
В один из первых вечеров без электричества я решился и забрался в горы на высоту в 500 метров. Раньше я часто туда ходил. В этот раз я понял, что ехать нам отсюда некуда и не к кому. Сиэтл, Такома, Линвуд и Эверет также стояли во тьме и лишь некоторые корабли на рейдах ещё полыхали огнями. Через две недели погасли и они.
"А как же остальной мир?"- на этот вопрос ответа не было и заберись я хоть на самую высокую гору дальше Ванкувера ничего бы не увидел. Самолёты исчезли почти сразу, а вот  спутники и по сей день все ещё летают и в звёздные ночи я выхожу посмотреть на них просто, чтобы убедиться в очередной раз, что когда-то,  давным-давно, у нас была другая жизнь.
     Мысли о своих самых близких старался избегать и не давать волю воображению. Оно работало сейчас не лучшим образом. При этом подспудно верилось, что даже если там также нет электричества, живут они дружнее, а запасы и технические центры, созданные в ожидании ядерной войны, так или иначе работают на выживание. Лучше всех, должен жить мой старинный приятель, Львов. Про него я легко фантазировал, а точнее вспоминал. Он расстерял свои городские квартиры в бракоразводных процессах и поселился в маленьком домишке в дачном посёлке с обильными лесами вокруг, недалеко от Владивостока.. Раз в году мы посещали там его на день рождения. В этот день он кипятил большой бак с водой и капитально отмывался в крошечном душе на кухоньке перед нашим приездом. Стол стул и лавки для гостей занимали все его пространство между стальной современной печкой и душевой кабинкой. Сам стол готов был треснуть в этот день от домашних разносолов гостеприимного хозяина. Моченые грузди, жареные маслята, солёные помидоры, огурцы, квашеная капуста, селёдка под шубой, горка "оливье",  жареная курятина, рыба, рассыпчатая  картошка с тушенкой и лаврушкой,  салат из кальмаров, варенья из пяти разных ягод, наливки из чёрной рябины, яблочная водка, обычная рябиновка, виноградные вина красные и белые, смородиновка и "шерри".   Самогон он не гонит. Нам оставалось только приносить водку, подарки, сыр, да городские кондитерские сласти.
"Как он там? Что с его богатыми соседями? Не сожрали ли они его заживо, запивая и сдабривая старую плоть моего друга его же солёными, маринадами да наливками?"- когда такой сарказм пробивался через тягомотину ежедневных забот о собственном выживании у меня появлялась надежда, что свет вспыхнет в один день, жизнь вернётся и мы ещё не раз побывем за столом у этого Львова.
Такие просветления случались всё реже.
Сегодня  утром сходил на устричник. Когда переходил через хайвэй увидел два тяжелых дерева упавших на линию электропередачь и оборвавших их.
"Точно, вчера ветер задувал так, что сосновые шишки и обломаные ветки барабанили по крыше часов пять. В былые времена этот ремонт был бы выполнен к полудню, а сейчас число обрывов будет только расти и на нынешнюю  жизнь уже никак не повлияют"- я представил бесконечную картину павших деревьев на проводах вдоль дороги. Она идёт на север по берегу залива, а слева на протяжении десятков миль в обе стороны тянется крутой горный склон с высоченными корабельнвми соснами. Эти сосны падают время от времени, а в сильный ветер, да ещё с ледяным дождём, как это было пару лет назад, все местные дороги выглядели, как после бомбёжки. Тогда, за месяц, дорожные службы и электрики все распилили, расчистили и новые провода натянули...
      Устриц в этот раз я набрал много, полное ведро пятигаллонное. Лучше было бы придти с рюкзаком или тележкой. Сейчас приходилось тащить это ведро меняя руки и останавливаясь через каждые пятьдесят шагов.
Подняться с берега до большой дороги это уже было шагов триста, нужно еще вдоль нее метров двести пятьдесят пройти, потом наверх петлять по серпантину в пять раз дольше. Пришлось остановиться и задуматься:"Не оставить ли ведро да сходить за тележкой? Может просто отсыпать половину на землю. Потом можно прийти.. потом, если сил хватит".
Каждый день двигаться становилось тяжелее. Давно не мытое тело словно покрылось тонкой бронёй из грязи и создавало сопротивление любому движению. Койоты стали бегать по обезлюдившим дорогам, приходилось брать с собой тяжёлую палку. Кольт я избегал использовать. Особенно в тихую погоду. Звук от выстрелов был оглушительным и распугивал одни существа, но мог привлечь другие. Чувства опасности обострялось с каждым днём,  хотя реальных поводов для этого пока не было. Похоже паранойя становится нормой в таких условиях.
Я ещё раздумывал над тем, как поступить, как услышал цокот копыт (?!) и шаги на дороге. Взяв ведро я отступил с дороги к большой мадроне с густым кустарником ежевики через которую смог видеть всю дорогу до её поворота. Вскоре там действительно появилась лошадь, она была впряжена в двухколесную тележку тяжело груженную сетными мешками с устрицей. Рядом с тележкой шли четверо индейцев, наверное из племени Хамма Хамма, у них были обширные устричники южнее нашего  у устья  ручья Фултон и дальше до самого устья реки Хамма Хамма. Решив остаться в укрытии продолжил наблюдать. Люди шли молча. Лошадка была крепкая, но похоже не привычная к работе и одному из индейцев приходилось подгонять её хлыстом и не выпускать вожжи из рук. Лошадка подергивала головой, пробовала тянуть влево, но погонщик справлялся с нею, удерживая воз на дороге.
Неожиданно из этой компании выскочила небольшая собачка терьер и с громким лаем устремилась в мою сторону. Пришлось выйти на открытое место вместе с ведром. Компания остановилась. Собачка отбежала назад и продолжила полаивать.
Мы молча смотрели друг на друга. Не было никакой враждебности, только осторожность и необычность этой встречи озадачила нас.
"Я здесь живу!"- показал им на поворот дороги со знаком нашей улицы.
"Много людей осталось?"- спросил один из них. "Не знаю. Здесь в основном одни старики жили. Многие уехали сразу"- и я вышел на дорогу. Они тоже пошли.  Шли устало, не сводя взглядов с меня. Когда поравнялись, тот что говорил со мной достал кусок сушенного мяса из сумки и протянул мне. "Спасибо"- говорю кладя подарок в карман куртки. Он ничего не ответил и постепенно они скрылись за следующим поворотом.
Подниматься было тяжело. Все дома у дороги выглядели нежилыми.  Машин также почти не было, но встречались и с машинами. Мне хотелось постучать в одну из дверей. В этом доме перед гаражом стояли три машины  покрывшиеся зеленой плесенью. Одна из них была белым мерседэсом. Не знаю, что меня удержало и я пошёл дальше.
За следующим поворотом  встретилась исхудавшая овчарка. Не сразу поняв, что это собака Эбигэйл я достал кусок вяленного мяса, снял с ремня нож и отрезал ей кусок. Она схватила и проглотила его разом. На всякий случай спрятал остаток мяса поглубже в карман и махнул ей рукой: "Иди домой". Она подошла поближе повиляла хвостом и потихоньку пошла от меня.  Я двинулся дальше, но собака вернулась, подняла морду и снова повиляв хвостом пошла к своему дому. Оставив ведро пошёл за ней. Здесь стоял забор и калитка. Калитка была частичнои распахнута и дверь в дом также приоткрыта. Собака вбежала внутрь. Во дворе стоял белый минивэн Эбигэйл, я его узнал. У двери стояла опрокинутая сухая миска, воздух из дома не имел ни запаха, ни признаков какого-либо тепла. Я постучал по косяку. Кнопка электрического звонка была рядом. Никто не откликнулся и я постучал громче, а также крикнул в проём:"Эбигэйл!!" Собака прибежала из комнаты скуля. Уже не раздумывая толкнул в дверь побежал за нею. В отличие от Аллана, лежавшего тогда в неловкой позе на полу с подломленной рукой, Эбигэйл аккуратно висела под потолочным крюком для тяжёлого светильника. Она была в той  же одежде,  в которой приходила ко мне неделю назад. Тело висело спиной ко мне, лица не было видно.
Сегодня мне некому звонить, чтобы вызвать парамедиков. Нет соседей, которых можно было бы попросить о помощи. Не будет медэксперта, не приедет и шериф для составления протокола.
Захотелось проснуться.....
И я проснулся. Оба телефона стояли на зарядке на столике у кровати и светились экранами...
Часы с маятником отбили 8 утра. Включив чайник пошёл по комнатам. Заглянул под мойку. Обе мышеловки стоят заряженные копчёной колбасой. Последняя мышка попала в одну из них неделю назад, когда были заморозки. Я специально не заделываю здесь дырку в полу, чтоб ловить их. Иначе они другую где-то проделают.
Чайник засвистел, а на телефоне засветился "вотсап" от приятеля из Москвы.  Холодильник гудел. Школьный автобус проехал по дороге. Из крана бежала вода и я думал, о том чтобы приготовить на завтрак.

Немного про мотоцикл и про перчатки

 Лёгкий мотоцикл хорошо тянул на подъёме по заросшей колее. Похоже было, что через сотню метров крутой склон закончиться и я попаду на солнечную сторону безымянный сопки. Так и случилось, тропа перешла в горизонтальную свою часть, а солнце залило всю ширь и глубь открывшегося вида. Бесконечное голубое небо с тонкими белыми обветренными  облаками покрывало морские дали уходящие за горизонт, земную твердь состоящую из множества сопок разной величины, гряды которых подковой окружали широченную долину со множеством замерзших речушек, озёр и лиманов. Поневоле остановишься, чтобы насмотреться на это чудесное видение, но не успел я притормозить, как что-то ухнуло слева над головой и огромная тень орлана медленно пролетела через тропу. Нажав на оба тормоза и уперевшись ногой в склон слева я задрал голову. Птица показалась настолько огромной и мощной, что можно было легко поверить в её способность поднять меня с мотоциклом в воздух. Громадные крылья ее медленно двигались вверх и вниз, создавая подъемную силу, а ветер обдувающий сопку можно было принять за движение воздуха от этих крыл. Орлан не поднялся вверх. Он заскользил вниз над вершинами голого мелколесья  и уже где-то там подхватил восходящий поток, который понёс его вверх. Вскоре эта массивная птица превратилась в едва заметное парящее видение, к которому присоединилась ещё одно подобное пернатое создание и они медленно закружились в этой недоступной нам  карусели.

Перестав наблюдать за орланами, я обнаружил у себя лёгкий озноб от потрясения. Птица слетела с близстоящего дерева, увидев и услышав меня с мотоциклом идв последний момент. Ветер был приличный,  дул нам навстречу, а склон сопки дополнительно скрывал нас. Шапку мою орлан мог снять одним когтем не меняя направления полета. Деревце, корявый обветренный дубок с засохшими, необлетевшими на зиму листьями, вросло корнями в придорожье и часть этих корней выступали из осыпавшегося высокого края дороги.

Крутая тропа по  склонам сопок, это все, что осталось от дороги, которую забросили лет тридцать назад. Одна колея этой дороги местами обрушилась, другая, хоть и сохранилась, но на ней уже выросли деревца, которые приходилось обруливать.  Если обрулить не удавалось, то нужно было спешившись, продираться на ногах, подгазовывая мотором, чтобы выбраться на свободную  часть.
Ширь сияющего под солнцем ледяного озера Тальми манила. Там была ровная, накатанная охотниками и пограничниками дорога и вела она в те самые голубые дали, в которых распахивались просторы бухты Сивучьей. У своего южного края эта бухта заканчивалась островком Фальшивый, который отсюда выглядил, как аккуратная турецкая шапочка. Ещё дальше можно было рассмотреть скалу Голубинный утёс,  на котором зимует самое большое в стране количество пресмыкающихся гадов. Это научный факт. Ещё дальше тянулся бесконечный песчанный пляж в 20 километров с  валами  льда по берегу возникшими от набегов зимних волн никогда не замерзающего здесь моря.
Он, этот пляж, заканчивается у недоступных берегов реки Тюмень-Ула, которая отделяет наши земли от северо-корейских на юге и китайских на западе. Вот в такой медвежий угол меня занесло. Весь хасанский район тогда был запретной зоной. В паспорте у нас стоял специальный штамп на право въезда через пропускные пункты. Все эти пункты находились севернее, на шоссейных дорогах, железнодорожных станциях и у паромной переправы. Здесь же, на самом юге, царствует живая природа. Помимо орланов, тут встречаются гималайские медведи, сибирский леопард, сурки, олени, кабаны и даже уссурийские тигры. Сейчас это хорошо известно, а сорок лет назад публикаций было мало и про медведей мы узнавали из реальной жизни. Один из них весной приплыл на мыс Шелеха, забрался в огород к соседям старика Кушнира и наделал там шума. Сосед решил было прогнать забредшего забулдыгу, которых у нас хватало, но поздно понял с кем имеет дело. Медведь порвал ему ухо, сломал ребра и забор хозяина, бросившись назад в воду. Хозяин чокнулся реально. Его забрали в психушку. Медведя мужики догнали на лодках и пристрелили бедолагу. Его шкуру, за пару бутылок водки, выкупил у охотников Лёня Оловянников и она долгие годы украшала стену его веранды, которую легко можно было видеть с дороги меж домами через широкое остекление пристройки.
Второй медведь пришёл зимой в бухту Миноносок и умер на льду прямо на глазах наших сторожей от потери крови. Кто его подстрелил, охотники или пограничники, оставалось только гадать.
С леопардом ещё круче история была. Бригадир рыбаков прибрежного лова был заядлым и успешным охотником.
Большей частью здесь промышляли пернатую перелетную дичь, а также местных фазанов и куропаток. Ловили сурков. Постреливали косуль. Этот бригадир, сухой, долговязый, немногословный, почти беззубый старикан притащил однажды того самого леопарда. Тогда мы гадали, что это за кошка. Кто-то назвал её рысью, но хвост не тот, кто-то барсом, но суть не в том. Эта кошка прыгнула на бригадира сзади. "Чую спиной"-говорил сиплым голосом старикан:"Обернулся, а она летит с какову-то древа. Я с двух стволов шарахнул по ней пошти в упор, благо держал ружжо на весу!" У мужиков, как раз аванс накануне выдали. Ободрали они эту кошку, запекли и сожрали запивая стаканами водки, а шкуру сожгли от греха подальше. Охотоведы поговаривали о запрете и о краснокнижном статусе этого животного даже тогда.
       Это моё воскресное путешествие пришлось на конец января. Самочувствие было не очень.  Похоже я даже гриповал. Но Владимир Ильич Наумов, наш бессменный капитан водолазного бота дал мне свой мотоцикл "иж-планета-2" в идеальном техническом состоянии. Он заводился "вполтыка", разгонялся здорово и хорошо тянул на нижних оборотах, когда приходилось продираться по тростнику, тянуть наверх по склонам или осторожно петлять по руслу ручьёв. Единственным недостатком "мотика" было отсутствие всяческих документов и номеров на нем, но кто меня здесь проверит.
От дома мне легко было спуститься на лёд и там уже летишь меж рыбаков, да сидящих на льду орланов, ожидающих брошенную рыбу. Рыбаки оставляли тогда надоедливых "бычков" и мелкую навагу возле лунок.
Переехав бухту по льду можно было дальше двигаться либо по песчанному берегу косы Чурхадо, либо через устье пресноводного залива Лебединый. Дальше уже, как повезёт.  Через устье можно выехать на хасанскую трассу, которая идёт до самой границы с Кореей, но это без документов  чревато. Другой вариант по козьим тропам, по остаткам брошенных дорог, по колеям гусеничной техники военных совершавших тут редкие маневры. Это и был мой вариант. Избыток адреналина отлично выплескивался здесь. Его и сейчас хватает, но бремя пережитого легко позволяет справиться с опасными приливами этого никчемного гормона, а тогда меня просто штормило.. энергия накапливалась даже на одном чаю с сахаром и грубыми бутербродами на сером хлебе. Каждый день нужно было либо войну выигрывать, либо облака разгонять. Конечно был и суровый быт, далёкий от современного, который сам по себе сжирал много энергии, ведь нужно было заботиться о хрупкой семье с крошечным ребёнком, да и работа тоже имела рутины требующие отдачи значительных сил, но это же рутины. Тебе только только перевалило за двадцать и ты подался в эти глухие края, в этот медвежий угол, поселился в дом на обветренной скале не просто же так, нужны деяния, нужны открытия, хочется подвигов.
Эти походы на "ижаке" хорошо справлялись с гормональными цунами. Особенно это удалось в этот раз, о котором я веду здесь речь.
Чтобы историю не затягивать, мне придётся пропустить дальнейшее описание красот и их особенностей этой земли необетованной. Ибо добравшись до льда озера Тальми я разогнался по его зеркалу со множеством вкраплений вмерзших семенных коробочке болотных лилий, то бишь лотосов и это была моя ошибка. Гонять по морскому льду легко, он пористый и шершавый из-за вымываемого рассола. Пресный лёд иной, он твёрдый, гладкий,  как стекло и скользкий от подтопленного солнцем микроскопического слоя на поверхности. Не помню какую скорость  я успел набрать, но подскользнувшись на лёгком повороте мы грохнули набок и нас понесло. Ухватившись за вывернутый руль с зажатой снизу левой ногой мы с мотоциклом стремительно и со скрежетом скользили в сторону островка вмерзших камышей. Метров в сорока от места падения мы замедлились и вскоре окончательно остановились. Одна из оголившихся подножек мотоцикла скребла все это время по льду активно тормозя наше скольжение. Выбравшись из под мотоцикла я обнаружил прекрасную целостность всех своих костей, небольшой задир на крыле переднего колеса и расколотый корпус аккумулятора, из трещины которого вытекал электролит.
Последнее оказалось судьбоносным. Завести мотоцикл без аккумулятора никак не удавалось. Раньше можно было пробежаться с ним рядом и включить первую скорость, мотор схватывал, но на льду это не сработало. Я выкатил технику на гравийную дорогу и здесь рыхлый гравий проскальзывал под тормозящим колесом. В конце-концов мне удалось затащить мотоцикл на крутой пригорок и разогнавшись вниз врубить уже вторую скорость, но и тут колесо лишь проскользило по дорожной пыли. В конце-концов силы и солнце начали покидать меня, а до дома было не менее 20-ти километров. Делать было нечего. Отвинтив аккумулятор я положил его в пакет и уложил на дно дорожной сумки. Мотоцикл затащил подальше от дороги в тростник и припрятав его там, осмотрев со стороны, двинулся в обратный путь по удлиняющимся собственным теням. Путь мой лежал строго на северо-восток через бугры и склоны, максимально сокращавшими прямую дистанцию.
      Домой удалось добраться, когда мои милые ещё не спали, но мне нужно было заклеить корпус батареи, залить её электролитом и поставить на зарядку, а потом идти назад по зимней темноте, по тому же льду и сопкам.
     От одних только мыслей этих силы меня неожиданно оставили, а притихший было грипп или простуда вдруг вновь пробили сильным ознобом. Из последних сил я завёл будильник и подключил зарядник к батарее. Утром у нас будет уже рабочий понедельник и в 9 утра я должен быть на планерке у начальника нашей экспериментальной морской базы. К тому времени я и сам уже был небольшим начальником экспериментального сектора и относился к своему делу весьма серьёзно.  На планерке мне надо быть.
Чтобы не беспокоить своих милых и нежных, лёг поспать на раскладушке.
В два часа ночи будильник сработал, как надо. Напившись крепкого чая и взяв пару бутербродов, уложил аккумулятор в ту же сумку и помимо этого взял огромный желтый подводный фонарь "тошиба" на четырёх батареях. Тело продолжало знобить, но надежные ноги меня не подвели, понесли по склону ко льду и далее, подгоняемые северным ветром топали без устали полтора первых километра до песчаной косы. Там я перешёл через неё на южную сторону и побрёл по песчанному пляжу длинной в 5 километров. Высота тела косы оказалась достаточной для защиты меня от северного ветра, а также скрыла мой силуэт от лучей пограничного прожектора, который стоял на северном берегу бухты Экспедиция. Его лучи изредка пробегали над поверхностью льда и когда луч попадал на меня, то  обмороженная правая щека ощущала легкое потепление при том, что дистанция до прожектора была не менее 3х километров.
Прикрытый косой я успокоился, вряд ли они пошлют теперь за мною наряд с собаками и идти без ветра было намного легче. Вдали, на юге, на акватории бухты Рейд-Паллады,  стояло грузовое судно лесовоз, там были яркие огни на палубе, которые отражались в воде, звезды на небе также давали какой-то свет и можно было вполне обходиться без фонаря. Идти было еще далеко, мои мысли скакали. То я пробовал в точности посчитать время на дорогу, на поиски мотоцикла и его подготовку в дорогу, затем на обратный путь на колёсах и получалось, что если я и успею на планёрку, то только прямо из седла моего "ижака", не заходя домой.
Затем начинались разговоры с самим собой про саму эту планерку. Мы все не любим начальство, но среди начальства всегда попадаются душечки, как один из замов, Юра Поликарпов, некоторые играют в деспотов, вроде самого начальника, которого поставили к нам в качестве наказания за былые⁸ проступки на крупном предприятии. Хуже были скользкие, корыстные, очень образованные, но не очень умные, как товарищь "Б..в". "Юра, как нам избавиться от этого Б..ва?"- бывало спрашивал я Поликарпова. "А как ты от него избавишься, Вася? Он у нас партийный, характеристики в районе ему дали хорошие, а то, что он пакостник мелкий, хочет нашего босса подсидеть и прикармливает всех и вся в нужных кругах гребешком и кальмаром копченным, ну так все это делают"- отвечал приунывший, Юра. У Юры не было партбилета.
Жена Б..ва тоже была не промах. Отличалась общественной активностью и заботой о правах трудящихся, цель которых была поднять работников на забастовку из-за отсутствия специальных перчаток для сборки коллекторов. Даже будучи неопытным, молодым дураком я быстро сложил "два и два". Если бунт удастся, вина будет на мне, на свежем выпускнике без партийной принадлежности. Моя должность завсектора вполне устроит эту самую жену Б..ва. Как она нашла этот профсоюзный каталог с этими самыми перчатками, можно только диву даваться? Мы же тогда за год заявки подавали на спецодежду и не было никаких возможностей, кроме авральных, эти заявки переписать.
   Чтобы отвлечься от такой дребедени подумал о дочке, о жене, о тёплых запахах, которые исходят от них. О том, где найти нам няню для дочки, мест в яслях не было, а бегать из лаборатории каждые пятнадцать минут, проверять ребёнка,  начальство хоть и понимало, но не одобряло..
Когда такие мысли приходили, всякий раз возникало чувство вины. Куда же я их затащил! Ведь можно было остаться в теплом, уютном Калининграде, где они обе родились.. тут я обычно зависал. Что бы я там делал в этом Калининграде?
Сходив море на четыре промысловых месяца без заходов в порты я остыл к такой работе, а в самом этом городе дел для меня не было.
Здесь же находилось Японское, самое яркое и богатое из наших морей и с самой разнообразной флорой и фауной, для нас, свежевыпущенных морских биологов. К тому же эта база и подводные работы представляла в обилии, а росли то мы под впечатлением от экспедиций Жака Кусто,  под влиянием книг Жюля Верна о капитане Немо, под впечатлением о мальчике, катающемся на дельфине, да и Моби Дик  на нас повлиял.
Человек очарованный жизнью моря и решивший посвятить себя её изучению, поневоле ждёт увидеть в этом море, все то, о чем он уже наслышан и ещё больше.
  
Вот так вот мы и забрались сюда, в поисках интересной работы и приключений.
И море дало нам всё, что смогло на доступных с аквалангом  глубинах.
Нам не довелось покататься на дельфинах, но мы научились создавать плантации гребешков, мидий и устриц. Интеллект осьминога оказался столь высок и интригующь, а сам моллюск любознателен и миролюбив, что сказки о монстрах с могучими щупальцами топящими людей с кораблями мы оставили на совести писателей фантастов из позапрошлого столетия.

Сказания о целительном и баснословно дорогом трепанге тогда с трудом доходили к нам из исторических трудов и скудной информации  пробивавшейся через закрытые границы. При этом государство обеспечивало нас всем необходимым и предоставляло максимум свобод в проведении экспериментов. Тёплые мелководные бухты в те годы кишели от заходов разных косяков рыбы. Сельдь приходила сюда весной и осенью, навага и корюшка хорошо ловились подо льдом. Камбала круглый год отлеживалась на прибрежном мелководье и на камнях во время нереста, сильные пиленгасы заходили летом на тепловодные рифы для игр в разросшихся саргасовых зарослях. На песчаные пляжи изредка выбрасывались косяки анчоуса, а также мелких, стайных кальмаров. Все кекуры на входе в залив представляли лежбища для местных нерп тюленей. Придонные скалы служили нерестилищами и убежищами каменных желтоперых окуней. Нас посещали большие косяки терпуга, симы и горбуши, а их сопровождали небольшие акулы катраны. На отвестных утесах повсюду гнездились и откладывали яйца местные чайки и бакланы, а весной и осенью протоки и лиманы заполняли перелетные гуси, журавли, утки, фламинго.
Биологам здесь было много работы и была она совершенно не пыльной, захватывающей и востребованной. Семинары и конференции добавляли полноты и разбавляли профессиональную жизнь интереснейшим общением с  учёными и специалистами всей,  огромной тогда, страны. Пробивались запросы на общение и от биологов Австралии,  Америки и Англии.  Письма с заграничными адресами и марками поступавшие среди обычной почты, всякий раз производили настоящий фурор. Наш начальник забирал их к себе, но не зная английского, забегал к нам в лабораторию за помощью.
То, что было здорово,  так и осталось в памяти о замечательном содержании жизни.
Изнанкой нашей жизни была суровая зима, с ветрами срывавшими крыши с домов и цехов, суровый быт без водопровода, удалённость от больших городов, рогадные дороги пригодные только для военной техники, полувоенный пропускной режим, дефицит товаров и повальное пьянство под разными предлогами. Но мы были молоды, беспечны, заряжены на деяния и весьма оптимистичны, как и полагалось в соответствии с воспитанием, образованием, а главное с возрастом.

Вот что-то такое варилось у меня в голове в ту промороженную ночь на пути к обездвиженному мото коню.
   
     Н-да,  идти надо было еще далеко и времени думать хватало, да и за обстановкой нужно было следить. Когда небо начало светлеть мои ноги донесли меня к подножию скал в бухте Мраморная и именно здесь начиналась тропа огибающая сопку в сторону озера Тальми. По мере подъема на вершину, поднималось и солнце и именно здесь меня застигли его первые лучи. Горизонт на востоке теперь сиял вовсю, появились надежды на потепление воздуха. Потому как, несмотря на водолазное белье из верблюжьей шерсти, на вязаные двойные носки, на спецкостюм с облегчённым утеплителем и меховую шапку, а также быструю ходьбу, тело начало выстывать. Лицо уже давно окаменело, пальцы на ногах тоже частично немели и внутри знобило. Жарко было только голове и, на счастье хорошо держали тепло меховые рукавицы.
Чем ярче разгоралось солнце за спиной, тем темнее выглядел распадок далеко внизу, где был спрятан мотоцикл. До него оставалось идти еще пару километров. К счастью здесь была натоптанная небольшая тропа. То ли косули ее набегали, то ли летние туристы протоптали, без неё пробираться через высокий тростник было бы намного труднее.  Тропа эта привела на накатанную дорогу у озера и именно на ней у меня была метка из двух камней от которых нужно было слегка подняться по распадку к спрятанной в тростнике технике. 

    Потоптавшись у метки, проверил не перевернулся ли аккумулятор в сумке, потопал посильнее ногами, чтобы разогреть кровь в ступнях и двинулся в распадок. Высокие стебли тростника были полностью покрыты изморозью. Я не смог найти свой след, по которому  вчера катил "мотик"  и потому приходилось ломиться через сплошные заросли, сухой треск которых сопровождал каждый мой шаг, а сухой иней пушился вокруг, как ледяной дымок. Он оседал на одежде, на лице, забивался в носу, а язык ощущал вкус крошечных ледяных кристаллов во рту.
Метров через двадцать мне пришлось остановиться, чтобы осмотреться. Потом показалось, что справа от меня есть какой-то просвет в зарослях, а также почудилось некое движение и шум впереди. После пары шагов направо заросли раскрылись в неширокий проход и тут же возникли две быстродвижущиеся огромные серые фигуры !!!....
Они неслись по этому просвету прямо в моем направлении!!. Шум хрустящего тростника, тяжёлый топот четырёх ног и снежная метель из вспушенного инея стелющаяся за ними вызвали настоящую агонию в моем сознании и восприятии увиденного! Моё тело разбил паралич! Оно заледенело и замерло, а ноги словно вросли в мерзлый грунт. Я не мог издать никакого звука и дыхание тоже остановилось!
"Уух! Ухх!! Ухх!"- глухо издавала звуки большая фигура. "Ах!Ах!Ах!"- частила несколько глуше та, что была поменьше.
Они пронеслись мимо, в 3-4 х шагах,  от меня. Их глаза, под низким покатым лбом, были широко открыты, не мигали, и были заполнены кровью. До меня донесся сильный зверинный запах шерсти. Тяжёлые головы на коротких толстых шеях не двигались. Эта жуткая пара смотрела только вперёд по направлению движения. Они по ходу  размахивали длинющими руками ниже колен, ноги во время движения были полусогнуты, словно они только набирают еще скорость на старте. Серая шерсть на их телах была длинная, как у собак овчарок, но намного реже, особенно на животах и сбоку под руками. У меньшей фигуры на груди были отчетливые выпуклости молочных желез. Крупная фигура была огромная, но из-за их сутулости, можно сказать даже сгорбленности и из-за их  полусогнутых ног их головы над землёй возвышались не выше,  чем моя собственная. Двигались они очень быстро. Треск прекратился, как только они выбежали на дорогу, но звук от топота на промерзлой дороге стал тяжелее и звонче, а потом снова изменился, когда они выбежали на лёд. Фигурки становились теперь темнее и мельче, а их голоса "ухх ухх" и "ахх ахх" слились в утихающий общий шум воздуха. Вскоре их стало не видно и не слышно.

Спустя некоторое время парализовавшая меня оторопь начала отходить. Под мышками у меня стекал по телу обильный холодный пот. Само тело сильно знобило, а руки мои были без варежек и в каждой из них было по длинному оголенному электроду от аккумулятора. Ильич, для удобство присоединения аккумулятора, припаял к каждой клемме по толстому проводу, примерно по 25 см длины каждый.
Варежки валялись на земле и я быстро подобрал их, чтобы окончательно не заморозить руки. Приходя в себя, я заметил, что варежки успели остыть изнутри. Вокруг никаких тел, теней и шума больше не было. Набравшись духу я попрыгал для разогреву и потихоньку пошёл  к тому месту, где должен был быть мой мотоцикл.  Я двигался по следам этой странной пары чудовищь в обратном направлении тропа закончилась примятой лежкой диаметром метра в три и совсем скоро и неподалёку я увидел свою технику покрытую ровным слоем изморози. Возле неё было немного  притоптанной тяжелыми телами травы, но сам мотоцикл остался нетронут. Изморозь бы все выдала. Подняв мотоцикл мне пришлось приложить немало усилий, чтобы выкатить его на дорогу. Там без труда поставил его на подпружиненную подставку, закрепил на нем аккумулятор и сразу ударил ногой по рычагу. Мотор схватился мгновенно. Все-таки Ильич всегда был хорош со своей техникой. За все годы он ни разу не подвёл нас на море.
Синий, горький дым и громкий треск двухтактного мотора совсем не раздражали, а скорее радовали и наполняли этот дикий мир вокруг символами безопасности и цивилизации. Давая мотору прогреться я прошёл по дороге с десяток метров вперёд и назад, но на сильно промерзшем грунте никаких явных следов не обнаружил. Зашёл на лёд озера и там тоже вся поверхность была застывшей и крепкой от двадцатиградусных морозов и обветренно ветрами в двадцать метров в секунду. Та сторона,  куда они убежали, вела прямиком к китайской границе, дистанция до которой оставалась не менее 4-х километров.
Кажется ко мне вернулась смелость, мотор работал теперь ровно, а из глушителя вылетал прозрачный, горячий воздух. Можно было ехать.
Дорога заняла не более сорока минут. На этом пути мыслей никаких не было. Нужно было следить за тропой, затем двигаться по извилистому руслу Лебединной, а когда выехал на лёд бухты вдалеке уже виднелись первые рыбаки. По этому льду пролетел в считанные минуты. Подкатил мотоцикл к лаборатории, спрятал его в мастерской нашего мастера Виктора Будового. В окна увидел своих сотрудников, но не заходя к ним,  побежал в домик с кабинетом начальника, готовый извиняться за опоздание, хотя причины не успел ещё придумать. Мозги все ещё оставались подмерзшими.  Черноглазая секретарша Люда, слегка встрепенулась при моем появлении, посмотрела внимательно и кивнула головой:"Заходи, они тебя ждут!"
"Кто только не ждал мебя сегодня!"- сказал в ответ и Людино лицо сильно вытянулось от удивления, но я уже открыл дверь. У шефа было крепко накурено и открытая маленькая форточка не справлялась с дымом. Шеф взглянул вопросительно на меня своими светлоголубыми выпуклыми глазами, но ничего не спросил, а обернулся в сторону стоявший недалеко от двери жены Б..ва, прикрывавшей свой нос и рот платочком. "Иди, мы тут уже сами все решим!"- сказал он ей и она избегая моего взгляда протиснулась мимо в дверь. Все замы по общим вопросам, по науке и по флоту сидели вокруг и с любопытством смотрели на меня. В какой-то момент в голове пролетело:"Они, что, все знают, что-ли?"
Шеф сказал:"Не стой, садись!"
Я сел. Поликарпов подмигнул мне. Б..в сидел недовольный с прикрытыми веками и в мою сторону уже не смотрел. Зам по флоту огромный, с огромным животом, с блестящей лысиной и всегда открытым любопытным лицом вечного ребёнка уставился на меня в ожидании чего-то забыв закрыть рот.
"Ну ты что же творишь?"- заговорил Шеф, обращаясь ко мне.  По содержанию вопроса шефа надо было ждать неприятностей, но сегодня они бы меня уже в любом случае не потревожили и к тому же я уловил лёгкую иронию в его голосе. Я посмотрел на Юру Поликарпова,  он опять подмигнул мне, словно в ожидании какого-то прикола. У шефа  по флоту ничего в лице не изменилось, он вообще то был конченный флегматик. Б..в вновь избежал моего прямого взгляда, хотя боковым зрением я поймал его. Шеф уже улыбался.  "Где же ты пропадаешь, молодой человек,  когда в коллективе зреет недовольство? Можно сказать, что бунт готовится на твоём корабле!"- он не смеялся, но было ясно, что опасностей настоящих не предвидится. Он тоже недолюбливал и подозревал своего зама по общим вопросам в не лучших карьерных намерениях.
"Это все про те же перчатки разговор?"- спрашиваю. Шеф ничего не сказал в ответ, но повернулся так, чтобы всех видеть одновременно. Юра улыбался во всю, кивая головой, подтверждая мою догадку. Зам по флоту поворачивал свою голову в обе стороны, как радар, пытаясь увидеть и понять настроение каждого в этой комнате. Б...в быстро заговорил:"Это не просто про перчатки! Это про отношение к своим обязанностям, про заботу о своих работниках, про ответственность и дисциплину! Если коллектив единогласно выразит свое недовольство.."- тут он сделал паузу:"Знаешь, что за наказание раньше за такое бывало?!"- он даже голос свой слегка понизил для придания большей значимости своему вопросу.
Зам по флоту инертно, но с согласием ему кивнул. Честное слово было смешно. "Слушай"- говорю:"мы заявку год назад на спецодежду вместе составляли и ты сам её утвердил! Где твоя жена нашла такие требования для работы с коллекторами и сами эти перчатки, я не знаю? Как наш отдел снабжения работает, ты в курсе. Если не было позиции в заявке с них взятки гладки, и если мы начнём сейчас срочно требовать, то нужно будет это обосновывать критическими обстоятельствами, а я таких в этом случае не вижу".
Б..в:"Послушайте, мы на государственной работе, прошу не называть ведущего инженера вашего сектора моей женой".
Похоже я его достал, раз он на вы перешёл.  Он продолжает:"У вас в секторе большинство работников современные женщины, которые хорошо следят за собой, в том числе и за своими руками. Они ведь все молоды, у них маленькие дети, они делают маникюр и мы не вправе заставлять их делать грубую работу без перчаток!"
Я:"Да разве же я заставляю. Всю работу, что они делают, прописана у них в должностных обязанностях, а что касается перчаток, так у нас их там пять разных разновидностей, резиновые, полипропиленовые с крошкой на рабочей поверхности,  хлопчатобумажные, пятипалые и трехпалые из плотных тканей..."
Он перебивает:"Но удлиненных из плотной медицинской резины у нас нет!"
Я:"Я не отрицаю, что их нет, но и не уверен, что если бы были, то женщины предпочли бы в них работать!"
Шеф:"Объясните мне, что это за перчатки такие?"
Я:"Патологоанатомы ими пользуются. Можно будет Ольгу Ивановну в посьетской больнице спросить. Они там должны быть, но вряд ли она их использует. Всех посьетских покойников везут в районный морг в Славянке"..
Смотреть на шефа сейчас было одно удовольствие. Он прошёлся своим взглядом по нашим лицам. Юра с удовольствием закуривал новую сигарету не спрашивая разрешения. Б..в гримасой изобразил по этому поводу слабое недовольство. Зам по флоту так и остался в недоумении с открытым ртом, но видно было, что тема про перчатки ему показалась довольно интересной.
Б..в приготовился что-то ещё сказать, но Шеф опередил его:"Хватит х..рней заниматься! В котельной топлива на неделю осталась, а к концу месяца холода усилятся, вот тогда я с тебя за эти перчатки спрошу!"

Как то так начался мой день сегодня. Ещё не было десяти часов.