Он прокричал:"Японский бог, куда ты прёшь!" послышалось и клацанье передернутого затвора , а потому я рухнул с испугу в щель, через раздвинутые доски , внутренней крышы склада. Мое растерянное тело упало прямо на крышку фанерного ящика заполненного новыми солдатскими шапками. Полметра в сторону и летело бы оно мимо полки на бетонный пол с высоты 4-5ти метров.
Мне было девять лет. Вместе со сверстниками, мы коротали внешкольное время в округе военной части номер 2096 в степной забайкальской Даурии. В сей раз нашей целью было достать со склада противогазные маски из резины которой мы вырезали полоски для изготовления рогаток. Это был намного лучше материал, чем автомобильные или велосипедные камеры, более эластичный, долговечный и не маркий. Залезть на склад труда не составляло. Здесь не было оружия, cтроение стояло на окраине, почти в степи, колючая проволока свободно провисала в ограде, слуховое окно чердака было открыто.. не помню, как удавалось добираться до него, а вот потолочные доски раздвигать мы научились тополинными кольями.
Солдат не собирался стрелять и даже помог раздвинуть запертые расхлябанные гаражные ворота, чтобы я смог продраться через небольшой зазор наружу и затем тикали оттуда с Генкой Евстратенко под свист и смех служивого. Кажется Бог напугал и спас меня в тот раз.
Потом, уже летом, в другой компании мы потеряли в степи "Кондрашку", рыжего и конопатого Вовку Кондратьева. Трудно поверить, но наши детские путешествия уходили в степь на 5-6 километров от поселка и охватывали почти все светлое время дня. Степь здесь покрыта сопками со скальными обрывами, она же была богата подснежниками, саранками и степными лилиями, а также "конским щавелем", "кашкой" и еще какой-то кислой травой, которую мы жевали, не желая возвращаться домой в мир взрослых, которые всегда находили для нас нелепые и унылые занятия. В степи же то там , то сям стояли "каменные могилы", обелискообразные строения сложенные из отесанных камней. На каждый из них нам нужно было забраться и спрыгнуть. Здесь же линиями были закопаны долгосрочные огневые точки из железобетона, "доты" , с встроенными поворотными пулеметными станками и глубокими люками, ведшими бог знает куда. Мы никогда не пропускали их и, иногда нам удавалось отвинтить тяжелые дверцы , чтобы вдоволь покрутить вращающиеся станки. Основное же время пацанва проводила в бесцельной охоте с карбидными шашками на сусликов, наблюдениями за местными и перелетными птицами, всходами на вершины самых крутых сопок, поисками пещер в скальных обрывах, наблюдениями за железнодорожными составами, приходящими из дальней холмистой синевы, предтечи скрытого за нею загадочного Китая. Пороюфф нам везло встретить настоящие юрты с чабанами и отарами белых овец. Нас никто никуда не приглашал, но и не гнал. Мы издали слушали крик и говор на незнакомом языке и никаких действий не совершали. Случалось в степи после дождей появлялись временные озерки, куда неудержимо устремлялись детские души, чтобы достичь их окунуться в воду целиком. Такое развлечение дорогого стоило. Мы не считались с расстоянием и готовы были идти к воде, даже если она нам померещилась на самом горизонте. Так-то и потерялся однажды Кондрашка. Он был на пару лет младше меня, а Сашка Семенов, напротив, на год или два старше. Хотя наш поход был общим мероприятием,кто-то из нас постоянно отвлекался, уходил осматривать норы, заходил на другую сторону сопки, зависал на ее вершине и потом отставшие догонялки компанию или все сходились заново вместе. Далеко ли зашли в этот день, не помню, но было уже поздно и Кондрашки нигде не было, когда мы собрались было домой. Степь забайкальская обманчива. Горизонты видны и простираются со всех сторон, но сопки своей пологостью скрывают свою же высоту и протяженность. Ушел вокруг на пять минут, а затерялся на полчаса. Так тут и случилось. Осмотр ближайшей округи не помог. Мы покричали во все стороны, Кондрашка не откликнулся. Побегали по обширному кругу во всех направлениях никого не увидели. Затем послушали молча степь, долго всматривались по сторонам видя все, что угодно, кроме Кондрашки. Будучи старше, мы живо осознали свою ответственность. Вряд ли мы звали его с собой, скорее он увязался за нами сам. Я любил Кондрашку. Рыжий, с крупными конапашками по всему лицу, с голубыми глазами и тяжелыми обвисшими щечками рыхлого ребенка, он был очень весел, любознателен, покладист и не обидчив. Доставалось же ему от нас не по детски. Он был на голову ниже с маленьким чубчиком на выпуклом лобике, по которому все время хотелось дать щелчок.. и давали. Бедный Кондрашка в этих случаях лишь беспомощно хлопал обиженными глазами, но никогда не жаловался и не старался дать сдачи. Столько лет прошло, а по-прежнему стыдно.
Итак, отчаявшись найти бедного нашего рыжика, я и Сашка побрели по направлению к поселению не переставая кричать в степь имя Кондрашки и сворачивая то вправо, то влево у некоторых сопок. Кто знает, где он уснул приморившись или, что еще с ним приключилось. Мы были полностью потеряны в своих гаданиях и в какой-то момент Сашка начал громко и глупо молиться глядя на небо. Он не крестился, и вряд ли знал, как это делать, но он кричал в сторону неба "Господи помоги найти нам Кондрашку!" и затем повторял эту же фразу переставляя или меняя однозначные слова. Мне тоже было страшно за Кондрашку и уже ничего уже не стыдясь, присоединился к Сашке. Так два юных дуралея и шли домой подвывая и поревывая в слезах и соплях. Ближе к дому совсем стемнело, усталость заглушила нас. В конце-концов появился наш общий ДОС (дом офицерского состава), где вовсю кипела некая активность в свете фонаря у подьезда. Стыдясь и страшась ответственности мы оба подкрались со стороны огорода, спрятались в высоких зарослях чьего-то укропа. Шум голосов стал разборчивым и вскоре выяснилось, что Кондрашка давно уже дома, умыт, накормлен и уложен спать. Женщины же, среди которых были и наши мамы, обсуждали варианты какого-то поиска, в открытом окне были слышны разговоры по телефону с моим отцом и с начальником отряда по поводу выделения солдат и машин на НАШИ поиски! Память стерла картину появления с укропной грядки .. но страх за Кондрашку, груз ответственности возникший впервые в моей жизни и, отчаянного обращения к силам всевышнего, остались навсегда.
Конечно это не сделало меня верующим. Повсеместный атеизм того времени был столь естественным, что ни набожная бабушка Матрена, наследница семейских староверов, ни крещение мое в той же церкви в селе Никольском, где крестили моего отца, не сделали меня реальным христианином. О крещении я бы, скорее всего забыл, но это случилось летом, когда отец отправлял нас в село Хонхолой к своей сестре, тете Марусе, на прокорм. Там, вместо казенных пайков и воды доставленной водовозкой, для готовки было свое молоко, сметана, куринные и гусинные яйца, свежие овощи, ледянная вода из журавельного колодца посреди овсянного поля за домом. Кроме того двоюродный брат качал свой мед, было много молотой на мельнице сушенной черемухи для начинки пирогов и сами пироги и калачи из муки грубого помола местной мельницы и выпечки их в русской печи.
Тетя то все это и организовала сама, как моя крестная. Это я про крещение. Во время процедуры в церкви меня никуда не окунали, было мне два с половиной года и на мне была новенькая черная матроска, а батюшка лишь окропил меня святой водой. Для меня же это выглядело страшновато! Огромный, незнакомый старик с бородой и весь в черном, не спрося, плеснул в меня водой. Я... плюнул на него в ответ. Никакой анафемы, конечно, cо мной не случилось за это прегрешение, в силу всепростительного возраста, но тетушка укатывалась со смеху всякий раз, когда рассказывала эту историю заходящим соседкам. Она же хранила наши с братом крестики в своем уральском окованном сундучке, за печью, там же, где лежали все ее важные бумаги, включая успешные аттестаты ее родных сыновей. Летом, когда мы приезжали, она держала крестики в маленьком отделении швейной машинки и доставала их по разным случаям, навешивая на наши тонкие шеи. Надо сказать, что во всех домах этого села тогда были иконы и образа, а соседи мужчины, если заходили в гости, в первую очередь крестились на большую икону в углу, а затем уже здоровались с хозяевами. Здесь не было пьянства, почти никто из стариков не курил, и нигде не было помоек. Избы и дворы стояли чистые. Позднее, когда пришел БАМ и к нему подтянули большую трассу, а я заехал со студенческого лесоповала под Игирмой, чтобы в последний раз навестить свою живую еще крестную, здесь все изменилось. За три дня гостевания с двоюродным братом, у меня сгорела слизистая желудка от алкоголя. Бедная тетушка тихо вздыхала, молилась и подливала мне молочка и сливок..
.
Мне было девять лет. Вместе со сверстниками, мы коротали внешкольное время в округе военной части номер 2096 в степной забайкальской Даурии. В сей раз нашей целью было достать со склада противогазные маски из резины которой мы вырезали полоски для изготовления рогаток. Это был намного лучше материал, чем автомобильные или велосипедные камеры, более эластичный, долговечный и не маркий. Залезть на склад труда не составляло. Здесь не было оружия, cтроение стояло на окраине, почти в степи, колючая проволока свободно провисала в ограде, слуховое окно чердака было открыто.. не помню, как удавалось добираться до него, а вот потолочные доски раздвигать мы научились тополинными кольями.
Солдат не собирался стрелять и даже помог раздвинуть запертые расхлябанные гаражные ворота, чтобы я смог продраться через небольшой зазор наружу и затем тикали оттуда с Генкой Евстратенко под свист и смех служивого. Кажется Бог напугал и спас меня в тот раз.
Потом, уже летом, в другой компании мы потеряли в степи "Кондрашку", рыжего и конопатого Вовку Кондратьева. Трудно поверить, но наши детские путешествия уходили в степь на 5-6 километров от поселка и охватывали почти все светлое время дня. Степь здесь покрыта сопками со скальными обрывами, она же была богата подснежниками, саранками и степными лилиями, а также "конским щавелем", "кашкой" и еще какой-то кислой травой, которую мы жевали, не желая возвращаться домой в мир взрослых, которые всегда находили для нас нелепые и унылые занятия. В степи же то там , то сям стояли "каменные могилы", обелискообразные строения сложенные из отесанных камней. На каждый из них нам нужно было забраться и спрыгнуть. Здесь же линиями были закопаны долгосрочные огневые точки из железобетона, "доты" , с встроенными поворотными пулеметными станками и глубокими люками, ведшими бог знает куда. Мы никогда не пропускали их и, иногда нам удавалось отвинтить тяжелые дверцы , чтобы вдоволь покрутить вращающиеся станки. Основное же время пацанва проводила в бесцельной охоте с карбидными шашками на сусликов, наблюдениями за местными и перелетными птицами, всходами на вершины самых крутых сопок, поисками пещер в скальных обрывах, наблюдениями за железнодорожными составами, приходящими из дальней холмистой синевы, предтечи скрытого за нею загадочного Китая. Пороюфф нам везло встретить настоящие юрты с чабанами и отарами белых овец. Нас никто никуда не приглашал, но и не гнал. Мы издали слушали крик и говор на незнакомом языке и никаких действий не совершали. Случалось в степи после дождей появлялись временные озерки, куда неудержимо устремлялись детские души, чтобы достичь их окунуться в воду целиком. Такое развлечение дорогого стоило. Мы не считались с расстоянием и готовы были идти к воде, даже если она нам померещилась на самом горизонте. Так-то и потерялся однажды Кондрашка. Он был на пару лет младше меня, а Сашка Семенов, напротив, на год или два старше. Хотя наш поход был общим мероприятием,кто-то из нас постоянно отвлекался, уходил осматривать норы, заходил на другую сторону сопки, зависал на ее вершине и потом отставшие догонялки компанию или все сходились заново вместе. Далеко ли зашли в этот день, не помню, но было уже поздно и Кондрашки нигде не было, когда мы собрались было домой. Степь забайкальская обманчива. Горизонты видны и простираются со всех сторон, но сопки своей пологостью скрывают свою же высоту и протяженность. Ушел вокруг на пять минут, а затерялся на полчаса. Так тут и случилось. Осмотр ближайшей округи не помог. Мы покричали во все стороны, Кондрашка не откликнулся. Побегали по обширному кругу во всех направлениях никого не увидели. Затем послушали молча степь, долго всматривались по сторонам видя все, что угодно, кроме Кондрашки. Будучи старше, мы живо осознали свою ответственность. Вряд ли мы звали его с собой, скорее он увязался за нами сам. Я любил Кондрашку. Рыжий, с крупными конапашками по всему лицу, с голубыми глазами и тяжелыми обвисшими щечками рыхлого ребенка, он был очень весел, любознателен, покладист и не обидчив. Доставалось же ему от нас не по детски. Он был на голову ниже с маленьким чубчиком на выпуклом лобике, по которому все время хотелось дать щелчок.. и давали. Бедный Кондрашка в этих случаях лишь беспомощно хлопал обиженными глазами, но никогда не жаловался и не старался дать сдачи. Столько лет прошло, а по-прежнему стыдно.
Итак, отчаявшись найти бедного нашего рыжика, я и Сашка побрели по направлению к поселению не переставая кричать в степь имя Кондрашки и сворачивая то вправо, то влево у некоторых сопок. Кто знает, где он уснул приморившись или, что еще с ним приключилось. Мы были полностью потеряны в своих гаданиях и в какой-то момент Сашка начал громко и глупо молиться глядя на небо. Он не крестился, и вряд ли знал, как это делать, но он кричал в сторону неба "Господи помоги найти нам Кондрашку!" и затем повторял эту же фразу переставляя или меняя однозначные слова. Мне тоже было страшно за Кондрашку и уже ничего уже не стыдясь, присоединился к Сашке. Так два юных дуралея и шли домой подвывая и поревывая в слезах и соплях. Ближе к дому совсем стемнело, усталость заглушила нас. В конце-концов появился наш общий ДОС (дом офицерского состава), где вовсю кипела некая активность в свете фонаря у подьезда. Стыдясь и страшась ответственности мы оба подкрались со стороны огорода, спрятались в высоких зарослях чьего-то укропа. Шум голосов стал разборчивым и вскоре выяснилось, что Кондрашка давно уже дома, умыт, накормлен и уложен спать. Женщины же, среди которых были и наши мамы, обсуждали варианты какого-то поиска, в открытом окне были слышны разговоры по телефону с моим отцом и с начальником отряда по поводу выделения солдат и машин на НАШИ поиски! Память стерла картину появления с укропной грядки .. но страх за Кондрашку, груз ответственности возникший впервые в моей жизни и, отчаянного обращения к силам всевышнего, остались навсегда.
Конечно это не сделало меня верующим. Повсеместный атеизм того времени был столь естественным, что ни набожная бабушка Матрена, наследница семейских староверов, ни крещение мое в той же церкви в селе Никольском, где крестили моего отца, не сделали меня реальным христианином. О крещении я бы, скорее всего забыл, но это случилось летом, когда отец отправлял нас в село Хонхолой к своей сестре, тете Марусе, на прокорм. Там, вместо казенных пайков и воды доставленной водовозкой, для готовки было свое молоко, сметана, куринные и гусинные яйца, свежие овощи, ледянная вода из журавельного колодца посреди овсянного поля за домом. Кроме того двоюродный брат качал свой мед, было много молотой на мельнице сушенной черемухи для начинки пирогов и сами пироги и калачи из муки грубого помола местной мельницы и выпечки их в русской печи.
Тетя то все это и организовала сама, как моя крестная. Это я про крещение. Во время процедуры в церкви меня никуда не окунали, было мне два с половиной года и на мне была новенькая черная матроска, а батюшка лишь окропил меня святой водой. Для меня же это выглядело страшновато! Огромный, незнакомый старик с бородой и весь в черном, не спрося, плеснул в меня водой. Я... плюнул на него в ответ. Никакой анафемы, конечно, cо мной не случилось за это прегрешение, в силу всепростительного возраста, но тетушка укатывалась со смеху всякий раз, когда рассказывала эту историю заходящим соседкам. Она же хранила наши с братом крестики в своем уральском окованном сундучке, за печью, там же, где лежали все ее важные бумаги, включая успешные аттестаты ее родных сыновей. Летом, когда мы приезжали, она держала крестики в маленьком отделении швейной машинки и доставала их по разным случаям, навешивая на наши тонкие шеи. Надо сказать, что во всех домах этого села тогда были иконы и образа, а соседи мужчины, если заходили в гости, в первую очередь крестились на большую икону в углу, а затем уже здоровались с хозяевами. Здесь не было пьянства, почти никто из стариков не курил, и нигде не было помоек. Избы и дворы стояли чистые. Позднее, когда пришел БАМ и к нему подтянули большую трассу, а я заехал со студенческого лесоповала под Игирмой, чтобы в последний раз навестить свою живую еще крестную, здесь все изменилось. За три дня гостевания с двоюродным братом, у меня сгорела слизистая желудка от алкоголя. Бедная тетушка тихо вздыхала, молилась и подливала мне молочка и сливок..
.
